– Я думаю, вам будет лучше всего…

Что он вообще знал, с такими бедрами, с такими плечами? Он был слишком мужественным, чтобы понять о ней хоть что-то.

– Я думаю, вам будет лучше всего пропить курс успокоительных…

Она не сводила глаз с его талии.

– …и поехать в отпуск.

Ее разум сосредоточился на теле под слоем этих одежд. На мускулах, костях и крови под этой упругой кожей. Она представила его со всех сторон, измерила, оценила возможность к сопротивлению, а потом сфокусировалась на них. Она подумала:

«Будь женщиной».

И как только ей пришла в голову эта нелепая идея, она начала обретать форму. Но, к сожалению, трансформация вышла не как в сказке, плоть воспротивилась магии. Жаклин пожелала, чтобы из его мужественной груди сами по себе появилась женская грудь, и она начала соблазнительно расти, пока кожа не разорвалась, а грудина не разлетелась на куски. Его таз, дразняще раздавшись до предела, треснул посередине; потеряв равновесие, доктор повалился на стол и оттуда уставился на нее, его лицо пожелтело от шока. Он облизывал губы, снова и снова, пытался найти хоть какую-то влагу, чтобы заговорить. Но его рот пересох; слова умерли до рождения. А главный шум шел между ног: плеск крови, глухой стук от кишок, выпавших на ковер.

Она закричала при виде сотворенного ей абсурдного чудовища и кинулась в дальний угол комнаты, где ее вырвало в горшок с резиновым растением.

«Боже, – подумала она, – но это же не убийство. Я к нему даже не прикоснулась».

Жаклин никому не рассказала о том, что сделала в то утро. Нет смысла лишать людей сна из-за мыслей о столь необычном таланте.

Полицейские были к ней очень добры. Они придумали целый кучу версий, объясняющих внезапную кончину доктора Блэндиша, хотя ни одна не могло внятно описать, как его торс так странно взорвался, создав две красивых (пусть и волосатых) выпуклости на его грудных мышцах.

Все решили, что какой-то неизвестный психопат, уверенный в собственном безумии, ворвался в кабинет, учинил содеянное голыми руками, молотками и пилами, а потом ушел, заперев невинную Жаклин Эсс в порожденной ужасом тишине, которую ни один допрос не мог нарушить.

Некий неизвестный человек или целая группа лиц отправили доктора туда, где ему уже не могли помочь ни успокоительные, ни терапия.

На время она практически забыла об участи доктора. Но шли месяцы, и постепенно все вернулось, как воспоминание о тайной измене. И оно дразнило ее запретными удовольствиями. Она забыла о тошноте, но вспомнила о власти. Забыла об омерзении, но вспомнила о силе. Она забыла об охватившем ее чувстве вины и жаждала, так жаждала повторить все снова.