К тому времени, как сдалась она, сдался и Рики. Умер и исчез. Она покрыла ключи цветистой бранью и признала поражение. Рики явно приноровился к этим клятым железкам так, как у нее не получалось. Ну, удачи ему. А она лишь хотела выбраться отсюда. На нее начинали давить стены. Ей не нравилось сидеть взаперти, гадая, кто притаился наверху.

А сейчас – прямо вишенка на торте – свет в фойе был на последнем издыхании, тускнея с каждой новой вспышкой.

Да что за чертовщина здесь творится?

Все лампы вдруг разом погасли, и она услышала отчетливый звук шагов из-за двери зрительного зала. С той стороны сочился свет, ярче факельного, подрагивающий и насыщенный.

– Рики? – позвала она наугад в темноту. Та словно проглотила ее слова. А может, она вовсе не верила в то, что это Рики, и что-то подсказывало ей: если и окликать его, то шепотом.

– Рики?..

Створки двери нежно сомкнулись, словно кто-то надавил на них с той стороны.

– …это ты?

Воздух наэлектризовался: электричество потрескивало у нее под каблуками, пока она шла к двери; волоски на руках встали дыбом. С каждым ее шагом свет за дверью становился все ярче.

Берди остановилась и еще раз обдумала положение дел. Там не Рики – в этом она не сомневалась. Может быть, мужчина или женщина – кто бы ни говорил с ней по телефону, – какой-то окосевший псих, которого заводит следить за толстыми девушками.

Она на искривших ногах сделала пару шагов обратно к кассе и достала из-под стойки Сукина сына – железный лом, который держала там с тех пор, как ее застали здесь врасплох три неудачливых воришки с бритыми головами и электродрелями. Она завопила во всю глотку, и они убрались, но она поклялась, что в следующий раз лучше изобьет одного из них (или всех сразу) до потери сознания, чем позволит себе угрожать. И ее выбор нал на трехфутового Сукина сына.

Вооружившись, она направилась к дверям.

Те вдруг распахнулись, и ей в уши хлынул гул белого шума, сквозь который послышался голос:

– Дай-ка взглянуть на тебя, детка.

И в дверном проеме повис глаз, единственный огромный глаз. Шум оглушил Берди; глаз лениво моргнул – такой огромный и влажный, – изучая стоявшую перед ним куколку с надменностью Истинного Бога, создателя целлулоидной Земли и целлулоидного Рая.

Берди была в ужасе, иначе и не скажешь. Ее пронзали не азартный испуг, не восхитительное предвкушение, не сладкая дрожь. Это был настоящий страх, страх глубинный, неприкрытый и уродливый до задницы.

Она слышала, как вопит под упорным взглядом глаза, у нее подгибались ноги. Скоро она упадет на ковер перед дверью, и тут ей точно придет конец.