Мало-помалу в помутненное сознание Ронни начал пробиваться прокуренный голос Майкла Магуайра. Тот умасливал – или, как минимум, старался это сделать; хуже того, он исподволь насмехался над наивностью Ронни.

– Рано или поздно ты бы все равно их нашел, – говорил он. – Полагаю, ничего страшного, что это случилось рано, а? Никакого вреда. Сплошное удовольствие.

Ронни с силой потряс головой, пытаясь стряхнуть укоренившиеся в его мозгу картинки. Их число уже начало расти, они захватывали воображение, раньше не смевшее даже помыслить о подобном. Теперь там резво скакали на всех четырех лапах собаки, лакали из тел связанных шлюх. Его пугала скорость, с которой мелькали перед глазами эти изображения, с которой одна мерзость сменялась другой. Он чувствовал, что подавится ими, если смолчит.

– Ужасно, – промямлил он. – Ужасно. Ужасно. Ужасно.

Он пнул стопку «Странных женщин в цепях», и та рухнула, застлав грязный пол узором одинаковых обложек.

– Перестань, – очень тихо произнес Магуайр.

– Ужасно, – отозвался Ронни. – Они все ужасны.

– Их быстро расхватывают.

– Не я! – воскликнул он, словно Магуайр предположил, будто ему такое интересно.

– Ну допустим, они тебе не нравятся. Кретин, они ему не нравятся.

Кретин вытер крем с коротких пальцев изящным носовым платком.

– И почему же?

– Слишком пошло для него.

– Ужасно, – повторил Ронни.

– Что ж, сынок, ты увяз в них по уши, – сказал Магуайр. Таким голосом мог говорить сам дьявол, да? Точно, дьявол. – Можешь только сжать зубы и терпеть.

– Сжать зубы и терпеть, – загоготал Кретин. – Неплохо, Майк, неплохо.

Ронни посмотрел на Магуайра. Тому было сорок пять, может, пятьдесят, но его лицо казалось таким потрепанным, словно он постарел гораздо раньше. Его обаяние сошло на нет: существо, на которое смотрел Ронни, почти лишилось человеческого облика. Его вспотевший искривленный рот с щетиной вокруг напоминал Ронни бесстыже выставленную задницу одной из журнальных шлюх.

– Все мы здесь – известные преступники, – произнесла задница, – и, если нас снова поймают, нам терять будет нечего.

– Нечего, – повторил Кретин.

– А вот ты, сынок, чистенький работяга. И я бы сказал, что если ты станешь распускать язык насчет этого грязного дельца, то потеряешь свою репутацию честного славного бухгалтера. Рискну даже предположить, что тебя никто после такого на работу не примет. Смекаешь, к чему я веду?