Его душа собралась с силами и устремилась к брови, с трепетом и восторгом продираясь сквозь кору мозга. Впереди она чувствовала выход, словно в конце длинного туннеля горел свет. За дырой мерцали, как земля обетованная, тканевые складки савана. Он верно выбрал направление: чем дальше он продирался, тем светлее становилось, тем громче звучали голоса. Дух Ронни без лишних церемоний вылетел во внешний мир – крохотный кусочек души. Мельчайшие капельки его воли и сознания впитались в саван, словно слезы в носовой платок.
Его родное тело теперь точно оказалось пустым; ледяной кусок мяса, годный только для растопки.
Ронни Гласс переехал в другой мир, так непохожий на прежний: мир белый и тканевый, о котором он не помышлял даже во сне.
Ронни Гласс стал своим саваном.
Если бы его патологоанатома не подводила память, он не вернулся бы в этот момент в морг в поисках дневника, в котором записал адрес вдовы Гласс; а не вернись он, остался бы жить. А так…
– Вы с ним еще не начинали? – резко крикнул он лаборантам. Те тихо рассыпались в извинениях. В это время вечера он всегда ходил раздраженный; они уже привыкли к его концертам.
– Принимайтесь за работу, – приказал он, сдернув с трупа саван и недовольно швырнув его на пол, – пока это говнюк не устал от вас и не поднялся. Мы же не хотим испортить нашему маленькому отелю репутацию?
– Да, сэр. То есть, нет, сэр.
– Ну так не стойте столбами, пакуйте его. Вдова хочет, чтобы его как можно быстрее кремировали. Я уже увидел все, что хотел.
Рон лежал на полу смятой кучей, мало-помалу захватывая новоприобретенное вместилище. Было хорошо заполучить тело, пусть даже бесплотное и прямоугольное. С помощью силы воли, которой он, сам того не зная, обладал, Ронни взял саван под полный контроль.
Сначала тот противился жизни. Он привык существовать без движения, это была его суть. В него не вселялись призраки. Но теперь Ронни было не одолеть. Его воля стала несгибаемой. Наплевав на привычное для савана состояние, она растянула и завязала ткань узлом, придав ей подобие жизни.
Саван встал.
Патологоанатом нашел свою черную книжонку и как раз засовывал ее в карман, когда у него на пути вырос белый занавес – потягивавшийся, словно только что очнувшийся от глубокого сна человек.
Ронни попытался заговорить, но вместо голоса ему достался лишь шелест ткани в воздухе, слишком тихий, слишком призрачный, чтобы его можно было расслышать за людскими криками ужаса. А они были в ужасе. Хоть патологоанатом и звал на помощь, он ее не получил: Ленни и его приятель ускользнули через двустворчатые двери, бормоча дрожащими губами молитвы всем желающим их слушать божкам.