Патологоанатом отшатнулся к секционному столу. Ему молиться было некому.

– Пошел прочь с глаз моих, – произнес он.

Ронни сжал его в крепких объятиях.

– Помогите! – воскликнул патологоанатом больше себе самому. Но его помощники скрылись. Они, все еще бормоча, бежали по коридорам, прочь от случившегося в морге чуда. Оставшийся наедине с накрахмаленной хваткой патологоанатом наконец проглотил свою гордость и забормотал извинения.

– Кем бы ты ни был, прости меня. Кем бы ни был. Прости.

Но это позднее прозрение не могло потушить кипевший в Ронни гнев; он не желал ни прощать, ни миловать. Этот лупоглазый ублюдок, этот наукин сын разрезал его, влез в его старое тело, словно перед ним лежал кусок мяса. Ронни трясло от злости, стоило только предположить, насколько у этого говнюка простые взгляды на жизнь, смерть и Бернадетт. Ублюдок должен сдохнуть, здесь, рядом с его трупом, и это положит конец его бессердечному ремеслу.

Углы савана приняли грубую форму рук, таких, как подсказывала Ронни память. В новых условиях ему казалось естественным воссоздать свой прежний образ. Сначала он сделал руки, затем – пальцы, крупные, больше походившие на обрубки. Словно бледная копия Адама, сотворенная из ткани.

Стоило рукам появиться, и они тут же схватили патологоанатома за шею. Они ничего не осязали, и было сложно судить, с какой силой он давит на пульсирующие под кожей жилы, так что Ронни просто сжимал пальцы так усердно, как только мог. Лицо патологоанатома потемнело, а его сливовый язык вывалился изо рта, как наконечник копья, твердый и острый. В своем рвении Ронни сломал ему шею: она внезапно хрустнула, и голова повисла под пугающим углом. Поток пустых извинений давно иссяк.

Ронни позволил патологоанатому упасть на начищенный пол и уставился на сотворенные им руки через две крохотные дыры в покрытом пятнами полотне, заменявшие ему глаза.

В новом теле он чувствовал себе увереннее и, о боже, гораздо сильнее; он абсолютно без труда сломал ублюдку шею. Заняв это странное бескровное полотно, он освободился от человеческих слабостей.

Внезапно для себя он почувствовал, как его наполняет, вздымает ветер. Конечно, он мог летать, как простыня по воздуху, или, если ему так хотелось, принять форму кулака и избить мир до потери сознания. Его возможности были бесконечны.

И все же… Ронни чувствовал, что в лучшем случае пробудет в саване недолго. Рано или поздно тот захочет вернуться к привычному для него существованию, стать бесполезным куском ткани, и его истинная безвольная природа возобладает. Это тело не подарили ему, а лишь одолжили; ему оставалось как можно лучше воспользоваться им для мести. Он расставил приоритеты правильно. Для начала он найдет Майкла Магуайра и расправится с ним. Потом, если останется время, увидится с детьми. Но будет глупо явиться к ним в образе летающего савана. Гораздо лучше поработать над иллюзией человечности, посмотреть, получится ли ее усовершенствовать.