Рейнольдс, на миг запнувшись, взглянул в лицо Гэвина.

– Ты вспотел, – произнес старик, и опасное выражение исчезло из его глаз.

У Гэвина во рту так пересохло, что он смог лишь кивнуть.

– Вижу. Ты вспотел, – сказал Рейнольдс и выронил нож. – Он никогда не потеет. Никогда не умел и никогда не научится. Ты тот паренек… не он. Паренек.

Его лицо расслабилось, тело стало похоже на полупустой мешок.

– Мне нужна помощь, – прохрипел Гэвин. – Ты должен сказать, что происходит.

– Хочешь объяснений? – отозвался Рейнольдс. – Получишь их сколько угодно.

Они пошли в главную комнату. Занавески в ней были задернуты, но даже в полумраке Гэвин разглядел, что все хранившиеся там старинные артефакты разбиты вдребезги. Черепки превращены в пыль. Барельефы разрушены. Надгробие Флавиния-знаменосца превратилось в кучу камней.

– Кто это сделал?

– Я, – ответил Рейнольдс.

– Зачем?

Старик медленно пробрался сквозь царившую кругом разруху к окну и выглянул в щель между бархатными занавесками.

– Он вернется, вот увидишь, – сказал он, проигнорировав вопрос.

Но Гэвин настаивал:

– Зачем было все уничтожать?

– Это болезнь. Потребность жить прошлым. – Рейнольдс отвернулся от окна. – Долгие годы я крал эти вещи. Мне доверяли, а я злоупотреблял доверием.

Он пнул каменный обломок, поднялась пыль.

– Флавиний жил и умер. Вот и все, что можно сказать. От того, что его имя известно, ничего не меняется. Или почти ничего. Это не сделает Флавиния реальным. Он мертв и счастлив.

– А статуя в ванне?

Рейнольдс на мгновение задержал дыхание, словно представив перед собой нарисованное лицо.