Гэвин отвернулся от дома, в котором провел четыре года, и почувствовал что-то похожее на облегчение. Счастье от того, что жизнь у него украдена во всей ее убогой полноте. От этого внутри даже посветлело.

Два часа спустя, уйдя подальше, он проверил карманы. Банковская карточка, почти сто фунтов наличными, небольшая коллекция фотографий – несколько снимков родителей и сестры, но в основном его собственные. Еще были часы, кольцо и золотая цепочка на шее. Пользоваться картой опасно – банк наверняка предупрежден. Лучше всего заложить кольцо и цепочку, а потом поехать на север. В Абердине остались друзья, которые спрячут на какое-то время.

Но сначала – Рейнольдс.

Ему понадобился час, чтобы отыскать дом, где жил Кен Рейнольдс. Гэвин стоял перед особняком Ливингстона, и за последние сутки это был лучший момент с тех пор, как он в последний раз поел. Прошло уже прилично времени, живот начинал бунтовать. Гэвин велел ему утихнуть и пробрался в здание.

В дневном свете внутреннее убранство дома не впечатляло. Ковер на лестнице истерся, краска на балюстраде облупилась. Не торопясь, парень поднялся на третий этаж и постучал в квартиру Рейнольдса.

Никто не ответил, и шагов внутри слышно не было. Ну, конечно, Рейнольдс ведь говорил: «Не возвращайся – меня здесь не будет». Неужели он как-то догадался о последствиях того, что эта штука выберется?

Гэвин снова постучал и на этот раз, без сомнения, услышал чье-то дыхание по другую сторону двери.

– Рейнольдс… – произнес он, прижимаясь к створке, – я тебя слышу.

Никто не ответил, но там точно кто-то был. Гэвин хлопнул ладонью по двери.

– Давай, открывай. Открывай, ублюдок.

После недолгого молчания раздался приглушенный голос:

– Уходи.

– Я хочу поговорить с тобой.

– Уходи, говорю же, уходи. Мне нечего тебе сказать.

– Бога ради, ты должен все мне объяснить. Если не отопрешь чертову дверь, я приведу того, кто это сделает.

Пустая угроза, но Рейнольдс купился:

– Нет! Погоди. Погоди.

В замке щелкнул ключ, дверь приоткрылась на несколько жалких дюймов. Квартира была погружена во тьму, из которой высунулось покрытое струпьями лицо. Это и в самом деле был Рейнольдс. Небритый и жалкий. Даже через щелку чувствовалось, что от него разит немытым телом. Вместо щегольской одежды на нем была замызганная рубашка и брюки, подвязанные драным ремнем.

– Ничем не могу помочь. Уходи.