– Математика.

– Ну, математика – дело такое. Догнать всегда можно. Не убегут от тебя формулы эти, уравнения, квадраты гипотенузы.

Голос дрожал. Антон разгонял ненужные мысли как стаю назойливых мух. Сейчас не нужно было ни о чем думать. Он хотел жить – и это главное. А вопрос с долгом давно решен. Его надо отдать, тут даже обсуждать нечего.

Однако же чем ближе был дом бабы Глаши, тем сильнее Антону хотелось вернуться. Схватил бы Варю в охапку и бросился бы бежать прочь… Куда? Вот вопрос. Да и сил бы не хватило бегать. Сдох бы на стометровке, захлебнувшись кашлем.

Тут, как назло, подкатил очередной приступ. Антон наклонился, уперев ладони в колени, принялся выхаркивать кровавые сгустки. Кровь пошла еще и носом, к этому он давно привык. Варя терпеливо ждала.

Горло жгло и царапало изнутри. Если пару лет назад казалось, что это чьи-то коготки, то сейчас ощущение было, будто по горлу трут крупной наждачной бумагой.

Антон прокашлялся, вытер лицо влажной салфеткой.

– Пойдем. Недалеко осталось.

Они свернули в тупик, метров через двести уперлись в покосившуюся калитку.

– Я, кажется, знаю, что это за место, – неожиданно сказала Варя, и Антон вздрогнул.

– Конечно. Знаешь. Горел дом. Всей деревней тушили.

– Нет. В школе у нас болтают разное… Как будто тут ведьма жила. Или что-то такое.

– Ага, ведьма. Еще скажи, что она младенцев на ужин ест, – усмехнулся Антон и повторил: – Пойдем.

Во дворе пахло чем-то неприятным: гарью, гнилью, разложением. Антон вспомнил, как помогал грузить в машину обгоревшие тела двух алкашей, и тогда запах стоял примерно такой же. К горлу подкатила тошнота.

Он заметил какое-то движение на крыльце и увидел сначала Филиппа, а потом старуху. Оба вышли из темноты дверного проема. Бабка что-то вязала, нити тянулись в глубину дома. Филипп тут же отошел в сторону, пряча взгляд, сгорбившись, втянув голову в плечи. Он знал, что будет дальше. И Антон знал. И баба Глаша тоже.

На мгновение показалось, что двор стал таким, как прежде, – из сна. Вон там висело белье. Вот тут стоял стол. А дальше в глубине летняя кухня, которую давно уже разобрали. И сам Антон – восьмиклассник – смотрит на Филиппа, которому не повезло оказаться в плохом месте в плохое время. В тот весенний вечер Филипп вернулся от бабы Глаши не таким, как был. Что-то в нем изменилось. Фил рассказывал, что старуха ничего такого ему не сделала. Провела в дом, накормила борщом и пирожками с луком и яйцом. Милая такая старушка, улыбчивая. Затем Филипп стал ходить к ней чуть ли не каждый день. Помогал с уборкой, с ремонтом, занимался по хозяйству. Он забросил учебу и баскетбол, был постоянно занят. Антон не следил за его судьбой, но в деревне всегда бродили слухи, и кто-то рассказывал, что бабка пообещала Филу громадное наследство, другие говорили, что Филиппа околдовали, а третьи рассказывали, что он на самом деле бабкин сын. Суть была в том, что он остался после одиннадцатого класса в деревне, хотя вполне мог уехать, и продолжал наведываться к старухе, будто между ними действительно была налажена какая-то связь.