Комаровский игриво подмигнул встречающим и, обернувшись к возку, помог выбраться своей спутнице. Сердце у Сорокина упало. С супругой Комаровского, Пелагеей Никитичной, он никогда не ладил. Была она на несколько лет моложе мужа, умна, образованна и до сих пор красива, но высокомерна и самолюбива до невозможности. Легче легкого было угодить ей в немилость и стать объектом уездных сплетен и насмешек – ничто не удавалось госпоже Комаровской так хорошо, как распускать уничижительные слухи о недругах. Впрочем, немало преуспела она и в наведении порядка в имении своего мужа: крепостных порола нещадно за любую провинность, выгодно торговала лесом, разбивала фруктовые сады, в которых выращивала на продажу не только яблоки и груши, но и персики с абрикосами.

Пелагея Никитична часто сопровождала супруга на охоте, одеваясь для этого в мужское платье. Илью Николаевича подобное непотребство, казалось, не волновало вовсе. Вот и сегодня она щеголяла в волчьем полушубке и синих суконных шароварах, заправленных в высокие сапоги. Из приличествующего даме на ней был только шерстяной красный платок.

– Мое почтение, сударыня, – поклонился Сорокин. – Добро пожаловать!

– Здравствуйте, Алексей Максимович. Рада видеть вас в добром здравии.

– Ну, показывай-рассказывай! – Комаровский, пропустив любезности, сразу перешел к делу. – Что тут у тебя стряслось?

– Да сами, пожалуй, видите, – усмехнувшись, Сорокин обвел рукой замерзшую, недвижную деревню вокруг. – Оставили меня мужички. И скотину увели, и собак, и кур даже.

– Эдак-то они далеко не уйдут. Тем более зимой. Нагоним! – отмахнулся Комаровский. – Не изволь сомневаться, Алексей Максимыч, вернем и научим их уму-разуму.

– Вот здесь и загвоздка, – сказал Сорокин. – Такая загвоздка, что не объяснить. Только показать могу. – Он на мгновение замялся, потом мотнул головой в сторону дома старосты Кузовлева. – Прошу за мной.

У крыльца ждал Егорыч. Красное лицо старика было насуплено и сурово. Он не одобрял, ох как не одобрял решение своего барина обратиться за помощью и советом к соседям. По мнению приказчика, хоть Сорокин его и не спрашивал, следовало послать весть о случившемся в епархию и ждать оттуда ответа, а до той поры хранить все в тайне. Кузовлевскую избу надлежало заново освятить, запереть, заколотить окна, трижды обойти посолонь с иконами и молитвами, затем сжечь, а пожарище засыпать солью. У старика не имелось никаких сомнений насчет того, кто сотворил чудо, ждущее их внутри. Недаром он захватил с собой молитвенник.

– Здесь жил староста, – сказал Сорокин, поднимаясь по ступеням. – Иван Кузовлев. Толковый мужик, деловитый и надежный. Никогда прежде не подводил ни меня, ни отца, царствие ему небесное.