– Разбаловали вы их, Алексей Максимович, – сказала Комаровская, поднимаясь следом. – Отвыкли они у вас от страха Божьего, вот и вздумали, будто сами себе хозяева.
– Может быть, и так, – сказал Сорокин, открывая тяжелую дверь. Он провел гостей через сени в горницу – большую и светлую, но совершенно пустую. Здесь не осталось ни единого следа человеческого пребывания: ни икон, ни ложек, ни чугунков, ни тряпок. Даже пол был подозрительно чист, и единственные следы на нем принадлежали Сорокину.
Дом уже давно не топился, а потому бревенчатые стены горницы успели покрыться инеем. Но в бледном свете, льющемся из окон, под слоем инея можно было различить надписи, окружающие красный угол и дальнюю дверь, закрытую почему-то на задвижку. Кривые, разлапистые буквы, старательно выведенные углем, складывались в странные слова, каких прежде Комаровскому видеть не приходилось. Прищурившись, он попытался прочесть хоть что-то, но смысл написанного ускользал от него.
– Пустое, – сказал Сорокин. – Тут полная тарабарщина, ничего не разобрать. Егорыч вон считает, что это заклинания.
– Конечно, заклинания, барин! – с жаром согласился старик. – А как же иначе?! С дьявольских слов записанные. Явился нечистый ночью к какому греховоднику и нашептал на ухо.
– Ясно. – Сорокин с усмешкой перевел взгляд на Комаровских. – Я тут позавчера целый день просидел, все надеялся разобрать надписи. Безуспешно. Это не похоже ни на один известный мне язык.
– О, узнаю Алексея Максимовича! – фыркнула Комаровская. – У него сотня душ сгинула, а он каракули на стенах читает.
– Мало ли у мужиков странностей? – подхватил Комаровский. – Может, они и в самом деле это намеренно сочинили, чтобы тебя, дружище, отвлечь от погони?
– Сомневаюсь, – сказал Сорокин. – Сейчас поймете, почему.
Он шагнул к запертой на задвижку двери в дальней стене горницы. В шестистенке она могла вести как в соседнюю комнату, так и в крытый заулок между двумя срубами. Загадочные надписи окружали ее со всех сторон, красовались даже на досках пола, но на самой двери не было ни одной буквы – как, впрочем, и инея.
Комаровский ощутимо напрягся, весь подобрался, словно готовясь к схватке. Ему явно было не по себе здесь, в этой полутемной, промерзшей комнате с низким потолком и стенами, покрытыми знаками чужого безумия. Жена его, напротив, излучала холодное спокойствие. Разве могли крестьяне, пусть даже исчезнувшие и оставившие после себя загадочные надписи, заинтересовать ее?
Распахнув дверь, Сорокин зажмурился от света.
–