Я в последний раз смотрю на свои мечты и кошмары, воплощенные в мужском обличье. На свою любовь и ненависть, помноженные на одного проклятого кролика. На его чудовищную рогатую тень, все шире расползающуюся по лужайке с каждой минутой рубинового восхода у него за спиной. Разве у кроликов бывают рогатые тени?
А потом заношу топор. Они цепляются за него, визжат –
Он улыбается.
Я прицеливаюсь и бью. Топор к топору. Лезвие вонзается в нечто отвратительно мягкое. Раздается кошмарный хруст, от которого по всему моему телу прокатывается крупная дрожь.
Я слышу, как они заходятся в вопле. И открываю глаза. Парень, за которого они так яростно сражались еще минуту назад, исчез. И черное пальто, и человеческая кожа сменились рыжевато-коричневой шкурой. Длинные, тонкие ноги, копыта и острые рога, растущие из того, что прежде было человеческой головой. Большие и влажные, черные как смоль глаза. Это олень. Он пинает их красивыми, мощными ногами. Размахивает увенчанной рогами головой.
Какое великолепное зрелище – наблюдать за тем, как он лягается и упрямо машет своей изящной головой –
И только тогда олень успокаивается. Распрямляется во весь свой величественный рост. Он стоит именно там, где я увидела его прошлой зимой, посреди покрытой снегом лужайки у дома Герцогини. Точно вышел из сна. Смотрит прямо на меня знакомыми смоляными глазами. А затем неторопливо уходит в лес. Я провожаю его взглядом, пока он не исчезает среди туманной листвы, унося за собой свою длинную тень.
Я чувствую в своей руке что-то тяжелое. Опускаю взгляд на топор. И разжимаю пальцы.
38
38
Уверена, вы знаете, что выпускной в Уоррене – событие поистине легендарное. Это правда что-то. Очень зрелищное мероприятие. Шампанское рекой. Ледяные статуи, облака вздымающегося, дышащего тюля. Грибы белых шатров в густой, кипящей пышным цветом зелени. И под каждым таким тентом кучкуются облаченные в ученые балахоны отборные засранцы, которых вот-вот торжественно выпустят в большой мир – одну ухмыляющуюся скотину за другой.