Нетти поняла.

И стала очень внимательно слушать.

Глава 10

Глава 10

1

Саут-Пэрис — маленький грязный фабричный городок, лежащий в восемнадцати милях к северо-востоку от Касл-Рока. Это отнюдь не единственный провинциальный городишко в Мэне, названный в честь европейского города или страны; есть еще Мадрид (жители произносят это название как Мэдрид[10]), Швеция, Этна, Кембридж и Франкфурт.

Может, кому-то известно, как и почему вышло, что так много мест, где шоссе чуть расширяется, обрело столь экзотические названия, но лично мне — нет.

Мне известно только, что около двадцати лет назад один очень хороший повар-француз решил уехать из Нью-Йорка и открыть свой собственный ресторан в районе Мэнских озер, а потом прикинул, что лучшего места для подобного предприятия, чем городок с названием Саут-Пэрис ему не найти. Отвадить его не смогла даже вонь от громыхающих фабрик, и в результате возникло заведение под названием «У Мориса». Оно и по сей день там, на шоссе № 117, возле железнодорожных платформ, как раз через дорогу от «Макдоналдса». И именно к «Морису» повез свою жену на ленч Дэнфорт Китон, Зануда, в воскресенье, 13 октября.

Добрую часть этого воскресного дня Миртл провела в каком-то сладком полусне, и причиной тому послужила отнюдь не прекрасная еда «У Мориса». Последние несколько месяцев — на самом деле почти год — жизнь ее с Дэнфортом была очень нелегкой и, мягко говоря, неприятной. Он не обращал на нее никакого внимания, игнорировал почти полностью... За исключением тех моментов, когда он на нее орал. Ее уважение к себе, которое никогда не было особенно большим, почти совсем иссякло. Как и любая другая женщина, она прекрасно знала, что оскорбления вовсе не обязательно наносить кулаками. Мужчины не хуже женщин умеют ранить языком, а уж Дэнфорт Китон прекрасно знал, как им пользоваться; за последний год он нанес ей тысячи невидимых ранок острыми как бритва краями своего языка.

Она не знала про ставки на скачках и в самом деле верила, что он ездит на ипподром, в основном чтобы просто посмотреть на бега и отвлечься. Не знала она и о растрате.

Ей было известно, что некоторые члены семьи Дэнфорта страдали психическими расстройствами, но и в голову не приходило связывать этот факт с самим Дэнфортом. Он не напивался допьяна, не забывал одеться перед тем, как выйти на улицу, не болтал с людьми, которых не было рядом, и потому она пребывала в полной уверенности, что с ним все в порядке. Другими словами, она полагала, что с ней самой что-то неладно и это что-то в какой-то момент заставило Дэнфорта разлюбить ее. Последние полгода или около того она жила, постоянно видя перед собой мрачную перспективу; тридцать, а то и сорок лет, которые ей предстояло прожить без любви в качестве подруги человека, обливавшего ее сначала злобой, потом холодным, презрительным сарказмом, а в конце концов и вовсе забывшего о ее существовании. Она превратилась для Дэнфорта в предмет мебели... Если только она, конечно, не оказывалась у него на пути: в таких случаях — когда вовремя не подавался ужин, когда пол в его кабинете казался ему грязным, даже если газеты лежали не в том порядке, к которому он привык, когда он выходил к завтраку, — Дэнфорт обзывал ее тупицей. Он говорил, что, отвались у нее завтра задница, она и то не будет знать, где ее искать. Он говорил, что, если бы мозги были порохом, она не сумела бы взорвать свой собственный нос без капсюля. Поначалу она пыталась защищаться от таких тирад, но он играючи ломал ее защиту, как стены карточного замка. Если она злилась в ответ, он заливал ее такой дикой яростью, что она жутко пугалась. Поэтому она перестала злиться и погрузилась в пучину растерянности. В эти дни она лишь беспомощно улыбалась в ответ на его злобу, обещала исправиться, шла в спальню, ложилась на кровать и плакала... И спрашивала себя, во что же она превратилась, и мечтала-мечтала-леч/ляла о подруге, с которой можно было бы поговорить обо всем.