— Шериф, у меня на связи Полли Чалмерз. Она просила соединить ее с вами, как только освободится линия.

Алан от неожиданности заморгал.

— Полли? — Он вдруг испугался, как пугаются телефонного звонка в три часа ночи. Никогда Полли не обращалась с такими просьбами, и если бы его спросили, Алан с полной уверенностью сказал бы, что никогда она и не станет обращаться, — это противоречило ее представлениям о правилах приличия, а правилам приличия Полли придавала большое значение. — А в чем дело, Шейла, она не говорила?

— Нет, шериф.

Нет. Конечно же, она не сказала. И это он тоже знал. Полли не трезвонит о своих делах повсюду. Сам факт, что он задал такой вопрос, говорил о том, до какой степени он был удивлен.

— Шериф?

— Соедини ее, Шейла.

— Ладно, шериф.

Бинк!

Он стоял на солнцепеке, и сердце его стучало сильнее и быстрее, чем нужно. Ему это все не нравилось.

Снова послышался щелчок — бинк! — а потом раздался голос Шейлы — далекий, едва слышный:

— Говори, Полли, ты на связи.

— Алан? — Голос был такой громкий, что он откачнулся назад. Это был голос великана... Злого великана — это он понял сразу, достаточно было одного слова.

— Я здесь, Полли, — что такое?

На секунду в ответ воцарилась тишина. Где-то далекодалеко слышалось слабое бормотание других голосов по другим линиям. У него хватило времени, чтобы успеть подумать, не прервалась ли связь, и... почти понадеяться, что она прервалась.

— Алан, я знаю, что это открытая линия, — сказала она, — но ты поймешь, о чем я говорю. Как ты мог? Как ты только мог?

Что-то было знакомое в этом разговоре. Что-то вертелось на уме.

— Полли, я тебя не понимаю...

— О нет, думаю, что понимаешь, — ответила она. Голос ее становился все глуше, разбирать слова было все труднее, и Алан понял, что если она еще не плачет, то скоро начнет. — Как тяжело открывать, что совсем не знаешь человека, которого, думала, что знаешь. И как тяжело понимать, что лицо, которое, думала, ты любишь, — всего лишь маска.

Что-то знакомое... И теперь он уже знал, что именно. Это было как в тех ночных кошмарах, которые приходили к нему после гибели Анни и Тодда, — кошмарах, в которых он стоял на обочине и смотрел, как они проезжают мимо в «скауте». Они ехали к смерти. Он знал это, но ничего не мог изменить. Он пытался махать руками, но руки становились слишком тяжелыми. Он пытался крикнуть и не мог вспомнить, как открыть рот. Они ехали мимо него так, словно он был невидим, и сейчас было то же самое — как будто он каким-то жутким образом стал невидим для Полли.