Католики сгрудились вокруг Элберта Джендрона в Колумбус-Холле. Воспользовавшись запиской, которую он нашел приклеенной к двери своего кабинета, как отправным пунктом («Да это еще что — знали бы вы, что было, когда...»), он пичкал их страшными, но изумительными историями о зверствах и мести католиков в Люистоне еще в тридцатые годы.

— ...И вот, когда он увидел, как горстка невежественных богохульников вымазала ноги Святой Девы коровьим дерьмом, он вскочил в машину и поехал...

Неожиданно Элберт замолк и прислушался.

— Что это? — спросил он.

— Гром, — пояснил Джейк Пуласки. — Вроде гроза собирается.

— Нет — вот это, — сказал Элберт и встал. — Вроде кто-то орет.

Громовые раскаты стихли до глухого рокота, и на его фоне они все услыхали: кричали женщины.

Они повернулись к отцу Бригему, и тот поднялся со своего стула.

— Давайте, мужчины, — сказал он, — пойдем и посмотрим...

И тогда раздалось шипение, и вонь стала распространяться от задней части зала к тому месту, где люди сбились в кучу. Оконное стекло разбилось вдребезги, в комнату влетел булыжник, брякнулся на отполированный сотнями пар танцующих ног пол и покатился к толпе. Мужчины с воплями отпрянули. Булыжник откатился к дальней стене, последний раз подпрыгнул и замер.

— Привет от баптистов, гореть вам в аду! — проорал кто-то снаружи. — Не будет никаких азартных игр в Касл-Роке! Передайте всем, любители монашек!

Дверь в вестибюле Колумбус-Холла тоже оказалась подпертой снаружи ломом. Люди колотились в нее, а потом стали карабкаться вверх.

— Нет! — заорал отец Бригем. Он продрался сквозь невыносимое зловоние к маленькой боковой двери. — Сюда! ВСЕ СЮДА!

Поначалу его никто не послушал; в панике они продолжали колотиться в главную дверь зала, незыблемую как скала. Потом туда добрался Элберт Джендрон, схватил чьи-то две головы и с силой стукнул друг о друга.

— Делайте, что вам говорит отец, — проревел он. — Они убивают женщин!

Элберт ринулся назад, пробуравив дымовую завесу, и остальные потянулись следом, задыхаясь и кашляя. Миди Россиньоль не сумел удержать содержимое своего желудка внутри. Он раскрыл рот и оставил недавно съеденный ужин на рубахе Элберта Джендрона, топорщившейся на его широкой спине. Элберт даже не заметил этого.

Отец Бригем уже подбирался к ступенькам, ведущим к парковочной стоянке и Залу Дочерей Изабеллы напротив. То и дело он останавливался — глотку его раздирал сухой кашель. Облако зловония прилипло к нему, как клейкая лента от мух. Прихожане следовали за ним шумной, кашляющей и отхаркивающейся толпой, почти не замечая усиливающегося дождя.