Вонь разложения обрушилась на Марину вместе с ревом.

– Я – лев, я – змея, я – свет, я – тьма!

Костров смел со стола папки и монитор компьютера. Сверло указало на Марину.

– Я хожу по небу и повелеваю в аду!

– Ты боишься соли, Хоттабыч.

Кулак врезался в стол, и столешница разломилась, вздыбившись краями.

– Ты увидишь, кто я. Ты будешь жить, пока не уразумеешь. Этот город – мой, и я утоплю его в крови.

– Какой дешевый пафос. – Марине нечего было терять. – В Википедии написано, джинны питаются навозом.

– Ложь, – зарычала тварь, прорубаясь сквозь массивный стол, как сквозь картон. На пол сыпалась щепа. Марина закрылась руками. – Утром, – понизил голос лже-Костров, – горожане проснутся и не обнаружат своих отпрысков. Они придут на холм, но дети будут мертвы.

– Нет, – прошептала Марина.

– Да, – ухмыльнулась тварь. Она снова наслаждалась человеческим страхом. – Их выпотрошенные трупы будут свалены в спортзале. Учителя облачатся в их кожу и станут танцевать.

Лицо Кострова вспучилось. Правый зрачок канул за сожженное веко.

– Родители накажут убийц, но им будет мало. Отцы обвинят матерей. В забытьи они будут душить и вешать женщин. А когда женщины погибнут, они примутся друг за друга.

– Зачем? – тихо спросила Марина. – Какой в этом смысл?

– Чтобы вы вспомнили! – пророкотала тварь. Сверло впилось в системный блок. – Вы загородились своими игрушками от истины! Перестали бояться!

– В чем истина? – Марина пятилась к Насте, которая не замечала ни ее, ни фальшивого отца.

– В том, что за пределами вашего жалкого разума клокочет мрак! В том, что вы – мясо для стервятников! И с той поры, когда вы умирали от страха в пещерах, ничего не поменялось!

– А что будет со мной? – Марина присела на корточки возле ученицы. Настя Кострова была укутана в ее пальто.

«Прости меня, маленькая», – подумала Марина.

– О, – промурлыкала тварь, – тебя я заберу в свой дворец. Ты проведешь вечность, постигая порядок вещей, наблюдая из дворцовых окон, как собратья твои уничтожают друг друга, беспощадно и беспричинно. Войны прошлого, настоящего и будущего будешь ты созерцать, и каждый солдат, умирая, увидит тебя в окне, и последней его мыслью станет: «Эта сука, эта падальщица наслаждается моим бесславным концом!»