– Не… надолго…

Из дыры в носу выплескивался багровый ручей. Костров с трудом двигал челюстью. Слова были слипшейся кашей.

– Где ваза? – Марина подскочила. Она думала о библиотечном льве.

Костров, чья любовь к дочери была сильнее демона из доисламской эпохи, просипел:

– На крыше.

– Как мне туда попасть?

– Лестница… восточное крыло… ключ… – Он замолк, и Марина испугалась, что он умер в кресле. Но изувеченный рот шевельнулся: – Сейф… десять… ноль шесть… и… и…

Марина уже крутила колесико старомодного, стоящего в углу сейфа.

Десять, ноль шесть.

– Что дальше?

Костров хрипел и мотал головой, пачкая кровью руины стола.

«Год рождения дочери, – осенило Марину. – Ноль семь!»

Дверцы открылись. В сейфе лежали одинокий ключик и синий рюкзак Пашки. Марина повозилась с молнией и возликовала. Контейнер, полный глауберовой соли. Бутылка с раствором.

«Самотин, я тебя люблю».

Она повернулась к Кострову.

– В школе я видела льва…

– Это не по-настоящему, – прохрипел директор. – Это все… фикция… мы – его оружие…

– Спасибо. – Марина выскользнула из кабинета. В приемной секретарь чиркала пилочкой по обнажившимся дистальным фалангам.

– Никуда не ходи, – сказала она отрешенно.

Туман в вестибюле сгустился, будто под досками настила чавкало болото, окуривая здание ядовитыми испарениями. Кто-то стучал в припадке по клавишам пианино. Грохотало и подвывало из спортзала. Марина побежала к ступенькам, стараясь не замечать шарахающихся во мгле существ. Призраков, спрессованных из тумана.