– Не смей! – прорычала тварь в теле директора.
Марина схватила вазу. Внутри перекатывались кости. Пальцы коснулись шероховатой поверхности, и все растворилось в огненном вихре: Костров, грифы, облако.
Она не ощущала ни рук, ни ног, ни своего веса. Теперь она летела, легче перышка, и картина, представшая перед ней, потрясала воображение. Земля внизу была незнакомой, задымленной и чуждой. Причудливые растения выстреливали в раскаленный воздух споры, по лишайнику и губчатым грибам шествовали монстры, скопище клещей и когтей. На глазах они гибли, проваливаясь в болота. Зеленые долины становились бурыми и багровыми. Клокочущие вулканы изрыгали лаву, котлованы бурлили кислотой, но затем пламя гасло, пышное буйство джунглей маскировало пепелище. Зловонная клоака, плесень и перегной, леса, произрастающие из тлена и гнили более старых лесов. Планета возвращала изначальную склизкость, восставала против твердости, крошила камни. Илистые водоемы пожрали деревья. Мягкая, бесформенная и аморфная, планета сбрасывала кожу, оголяя парящее булькающее нутро, точно вывернутое наизнанку. Исполинские чаши с гноем, супницы, нарывы; распухшая тестоподобная масса – зародыши, внемлющие симфонии распада. Это была родина заключенной в сосуде твари, кульминация студенистого хаоса. Первобытные океаны, кишащие протожизнью, мыслящими комками слизи в кромешной тьме.
Марина открыла глаза, завопила и вылила на кости соляной раствор.
Под ее коленями крыша плавала, будто плот по волнам. Костров распластался на спине, хватал порванными губами кислород и смотрел, как в сердцевине облака возникают зигзаги молний.
Марина подумала о прапрадеде, так любившем свою Иду, и о серьезных взрослых глазах их дочери, которую Стопфольд все же спас от непостижимого и злобного монстра.
Набрав жменю крошащихся кристаллов, Марина высыпала их в вазу. Глауберова соль заполняла пустоты между костями.
Стопфольд затих, и грифы не кричали.
Марина плакала, словно хотела вымыть из глаз картину пригрезившейся планеты.
Господь, обитающий на Синайской горе в ветхозаветные времена, не создавал ни тех лесов, ни тех океанов. Если он вообще что-то создавал, помимо консервативных самолюбивых законов для вымотавшихся в пустыне людей.
Марина поняла, всхлипывая, что крыша больше не двигается, а ветер приносит в разомкнувшийся мир зимнюю стужу.
Она подняла взгляд. Облако теряло пугающую схожесть с чем бы то ни было, таяло стремительно. Сквозь него Марина увидела звезды.
Горшин (3)
Горшин (3)
Не было ни репортеров, ни сенсационных журналистских расследований. Газетные заголовки не пестрели названиями вроде «Помешательство в Горшине» или «Массовый приступ сомнамбулизма». Полицейские не ломали головы над загадкой века.