– Чего калякать попусту, огня давай!

– Выкурим!

Она посмотрела на мужа, тот спокойно отворил дверь, отчего ломившийся с той стороны мужик упал через порог. Степан вонзил нож ему в горло и дернул, перерезав почти до позвонков. Кровь ударила струей, залив киноварью пол, потолок, стены. Следующий мужик, ринувшийся в избу, поскользнулся, споткнулся о дергающееся тело и упал на нож, распоровший брюхо; теплые, дымящиеся внутренности тяжело попадали на пол.

– Охолони, Степан, мы тебя не тронем, бабу твою не тронем, только уродца нам отдай, – староста говорил уверенно, убедительно, словно и не валялись у порога покойники.

Казалось, его голодные годы обошли стороной, он не то, что не потерял в весе, а вроде, наоборот, прибавил. Даже голос старосты звучал как-то сыто:

– Народ мрет. Бабы себя кошкодралам в придачу к кошке продают. Детей, как нехристи, жрут. От барина толку, как с козла молока. Скоро всё село вымрет. Сам знаешь, баба твоя во всем виновата, она «волка» не скинула. От волка, сучка, приплод принесла.

– Сына моего, Михалыч, забрать хочешь, отраду стариковскую. Не отдам! – ответил Степан, отходя от двери, прикрывая собой Акулину.

За широкой спиной старосты переминаются мужики и бабы, в руках – рогатины, палки, ножи, топоры. Лица тупые, осунувшиеся, покрытые язвами. В глазах – голодный, лихорадочный блеск.

– Бога не гневи, отродье сатанинское вскармливаешь, а не сына, – проскрежетал староста.

– Мера исполнена. Пора пришла. – выступив из толпы, сказал Григорий, он смотрел мимо Степана, туда, где вжалась в угол Акулина. – Мера исполнена.

Степан хитро улыбнулся, увидев что-то за спинами мужиков, и отошел в сторону, давая им дорогу. Там к обглоданной мертвой липе прислонилась карга, седые волосы устилали землю рядом с ней саваном. Трупные мухи вязли в вонючем тряпье. С вытянутых вперед ладоней на тощих, ободранных, едва живых от голода, крестьян смотрели белесые глаза. Ржавые гвозди, лукаво подмигивали Степану из мутного студня, давая знак: «Пора».

Акулина вжалась в угол, ребенок проснулся от шума и отчаянно кричал, дрыгая кривыми ножками. Жучка попытавшаяся заступиться за хозяйку, отлетала в строну от удара поленом, взвизгнула, поджала перебитые лапы.

– Подбери, – бросил староста Григорию, подходя к Акулине. Вырывал у нее сына, не обратив внимания на мольбы.

Акулина кинулась на старосту с кулаками, пытаясь отнять ребенка. Но отлетела обратно в угол от звонкой оплеухи. Поп, сильно отощавший в последний год, потер ушибленную руку и погрозил ей пальцем.

Толпа с радостным визгом понеслась прочь. Акулина кинулась следом, цепляясь за грязные рубахи. Ее отталкивали. Она падала, поднималась, ползла, слезы застилали глаза. Ночь, размытая и страшная, наваливалась откуда-то из-под земли. На небе тяжело дышали грозовые тучи.