Весна опрокинулась на село ледяной колодезной водой, звонкая, ясная. Ей не радовались: ждали голода.

* * *

В избу ввалилась румяная шумная баба Глаша. Акулина лежала на лавке, цепляясь за края сведенными от боли пальцами. Натаскав и согрев воды, собрав тряпки, повитуха принялась хлопотать возле роженицы.

Акулина тужилась, оглядываясь по сторонам. Все казалось: за ней подсматривает кто-то, щуря недобрые, рыжие глаза. Мерещилось, что тени, водившие по углам хороводы, гуще, чем должны быть. Что рядом с бабой Глашей хлопочет сгорбленная старуха, с длинными, до пола, седыми волосами. В черном, влажном, так что все кости выпирают, рубище. Шарит по избе вещими руками. Лица своего не показывает. Двигается рывками, ползком, ноги подволакивая. Пальцами длинными-предлинными схватит тряпку, что на лавке у противоположной стены лежит, и повитухе под руку сунет, а та и не заметит, возьмет, кровь оботрет. Знала эту старуху Акулина, и боялась самой себе в том признаться.

Морок разорвал крик новой, прямо сейчас народившейся, жизни. Акулина, потная, усталая, протянула руки – обнять. Баба Глаша смотрела на верещащий клубочек пеленок в своих полных руках странно, испуганно, брезгливо. Счастливая улыбка сползла с губ матери. Акулина приподнялась на лавке, сил спросить не было, повитуха подошла и протянула ей ребенка. Когда мать взяла на руки малыша, баба Глаша быстро перекрестилась, и, шепча молитвы, пошла к иконам.

Акулина посмотрела на ребенка. В пеленках ворочался маленький уродец. Мордочка вытянута, как у волчонка, верхняя губа посередине расходится. Пальчики на ладошках сросшиеся, будто перепонки между ними. Акулина развернула тряпку, это был мальчик. Давясь рыданиями, она прижала уродца к груди, долго сидела, повторяя, что все равно будет его любить. Целовала выпуклый, нависающий над глазами лобик. К сердцу прижимала тельце с изломанной, горбатой спиной. Над ней скрючилась старуха, вытянутые ладони нависли над ребенком, изучая. Малыш протягивал тощие ручки, стараясь ухватить болтавшиеся над ним сосуды, тыкал крохотными пальчиками в студенистые, ржавыми гвоздями к ладоням прибитые белки. Черная кровь стекала по хрупким ладошкам, не причиняя вреда.

* * *

Два года землю выжигала засуха, неся с собою голод и мор. Коровья смерть бродила ночами по округе, на утро скотину находили уже гнилой, вонючей. В лесах Хозяин рвал на куски забредших крестьян.

Народ валил в церковь, слезами отмывая пол до блеска. Поп собирал последние гроши, велел терпеть и молиться. Только скудельницы ели досыта, жадно глотая новые и новые трупы. В кабаках пьяные, одуревшие мужики кричали, что старуха Голод ходит по земле. Дрожавший, как осина, мельник рассказывал всем, кто хотел слушать, как ночью с реки туман к мельнице полз. По мгле карга как по тверди шла, мертвецы руки к ней зеленые тянули, о хлебе молили. Старуха до колеса мельничного дотронулась, дерево закричало, пламя вспыхнуло, не успел он ни жену, ни деток из дому вытащить, как не стало ни мельницы, ни дома.