Тварь смотрит на меня из глубины огромного кресла. Солнце за его спиной стирает контуры и детали, превращает в безликий недвижимый силуэт.

Мне пятнадцать. Я учусь быть кофейным тассеографом.

– Что чувствуешь? – спрашивает. – Что видишь?

– Ком в горле. Головокружение. Сводит скулы. Перед глазами что-то мелькает. Картинки.

Подробно перечисляю, стараясь не упустить детали. Это важно. Нужно сосредоточиться, чтобы поймать за хвост чужую судьбу. Брикет использованного кофе дешёвый, из тех, что мы собираем по ресторанам и кофейням, а, значит, не предназначен изменять чьи-то жизни. Он – тренировочный. Даже по вкусу чувствуется. Я уже умею различать градиенты, ароматы, умею сплёвывать, если мне не нравится.

Тварь божия, наставник, единственный человек на земле, который не только слушает меня, но и понимает, о чём я говорю. Он рассказывает и показывает.

– Что чувствуешь ещё?

Закрываю глаза.

В пятнышках света за веками вижу картинки. Пожилой мужчина собирает этикетки со спичечных коробков. Много лет. У него десятки альбомов. Сидит перед ними со старенькой лупой, перебирает, получает удовольствие от воспоминаний. Его судьба осталась в прошлом, потому что в будущем существуют только альбомы, маленькая комната в квартире дочери, кофейня на первом этаже, где ему наливают бесплатный кофе на завтрак, потому что пожилой мужчина – ветеран войны, его уважают и ценят его заслуги. Я тоже уважаю и ценю, но мне нужно тренироваться.

– Чувствую светлую грусть, – говорю, принюхиваясь. Щупальца кофейных запахов проникают в ноздри, щекочут. – В будущем у старика ничего уже нет. Только смерть через четыре года.

– Поищи что-то. Пригодится.

Я слышу, как тварь божия, близкий человек, учитель, ерзает в кресле. Ему скучно меня учить, он хочет расправить крылья, выбраться в город, пройтись по ресторанам и кабакам, заглянуть в кафе и забегаловки «на колёсах», хочет вкусить наркоманской дозы и скрутиться в беспамятстве на всю ночь в этом же самом кресле. Но ему надо сделать из меня тассеографа.

Сосредотачиваюсь. Вижу что-то хорошее в жизни старика – крохотную радость от рождения ещё одной внучки. За год до смерти. Отвлекается от красных, синих, чёрных альбомов, выходит из комнатки, заглядывает в ванную комнату, где купают малышку. Наблюдает, как она кушает. Следит за её кроваткой, пока девочка спит. Выходит на улицу, прогуливается рядом с дочкой, которая катит коляску. Мимолётный смысл жизни. Я без сожаления сплёвываю горсть влажных катышков в руку, вырезая кусок чужой судьбы. Это самое вкусное. Не будет никакой малышки, никто не родится. Ну и ладно, у старика и так была долгая хорошая жизнь.