Он помолчал и спросил осторожно:

– Тебе жалко людей?

– Нет, – буркнул я. – Вспомнил кое-кого из прошлого. А ещё размышляю о том, что их, получается, можно использовать не по одному разу. Нужно просто дождаться, когда человек нарастит себе новую судьбу, верно?

– Верно.

Я хотел спросить про то плохое в человеческих судьбах, что мы выплёвываем. Потом додумался сам. С дурным происходит, вот что: клочки судеб разлетаются по городу, как пыль. Люди глотают их и забирают себе. Дурные судьбы – как грипп или ветрянка. Только нельзя вылечиться, так и проживёшь чью-то горесть или умрёшь чужой смертью.

Темная французская обжарка

Темная французская обжарка

Я глотал влажную гущу на пороге квартиры гадалки, привычно, как делал это уже десять с лишним лет, когда понял вдруг, что вижу чью-то знакомую судьбу.

Вязкая жижа забила горло. Я закашлялся, ввалился в квартиру, согнувшись пополам. Тварь божия продолжал жрать, он не видел меня, не в этот момент, потому что был занят поглощением.

А у меня в голове происходили метаморфозы, я выбрался из тела, как из кокона, тут же влез в чужую шкуру и понял, что я – это Эдуард Викторович, учитель физкультуры, пятидесяти трёх лет. Его судьба забила мне горло и медленно вытекала сейчас из ноздрей.

Эдуард Викторович жил с Лизой. Разница в возрасте его не смущала. Её, наверное, тоже.

Их судьбы были тесно переплетены. Я не хотел этого видеть, но образы настырно лезли в нутро: Лиза забеременеет, а Эдуард Викторович назовёт новорождённую девочку Викторией; втроём они съездят заграницу, на море; Эдуард Викторович уговорит Лизу продать полученную от государства квартиру и купить двушку, чтобы всем было удобнее; Лиза попросит его заботиться о дочери; он будет заботиться, конечно, никому ничего не рассказывая, но сдаст её в детский дом через полтора года после смерти Лизы. Он так и не развёлся с первой женой Ольгой, потому что любил её и Лизу одинаково сильно.

Как и других.

С ним переплелись чужие судьбы – девочек из детдома, в которых был влюблён, которых приглашал время от времени в свою тесную коморку, заваленную баскетбольными мячами, старыми матами, гантелями и гирьками, где пахло резиной и гниющим поролоном. Мечтал о том, как будет жить с каждой из них, заведёт семьи, обзаведётся множеством детишек, будет счастлив до конца жизни. Но он делал с ними что-то совсем другое. Дурное, неправильное.

Гадалка по имени Валентина провела меня в квартиру, уложила на диван, поставила у головы жёлтый пластиковый таз. Я выплёвывал в него остатки судьбы Эдуарда Викторовича, не разбирая хорошее и плохое. Выхватывал обрывки, переваривал – смерть Лизы, возвращение к Ольге, маленькая Виктория, которую отправили в детский дом. Одна новая четырнадцатилетняя девочка. Другая. Третья. Двухкомнатная Лизина квартира, доставшаяся ему. И ещё две квартиры бывших девочек-детдомовцев. Всё ему.