Мелкие твари вкручивались тонкими хвостиками мне в мозг, в глаза и желудок. Глазки на губчатом теле пронзили мое сознание, пролистав мысли и воспоминания. Черные зрачки налились неописуемым цветом, открывая мне то, имени чему нет. Перед тем как отключиться, я услышал радостное, многоголосое:

– Принял! Он тебя принял.

***

Утро началось с адского похмелья. Зверски хотелось есть. Пошатываясь, побрел к холодильнику, открыл дверцу и понял – дома мне есть нечего. Бобы, травы и овощи вызывали омерзение.

– Бенджамин, ты совсем придурок? Что это за херня?

Анна стояла у края кровати и указывала на грязь на простыне в ногах и на полу: земляные разводы, мелкие веточки и прелые листья.

– Не знаю, милая, откуда это. Но сейчас уберу.

– Куда ты денешься? Где-то шлялся весь вечер, вдобавок… – она осеклась, взглянув на меня, после чего брезгливо фыркнула. – Выглядишь как свинья, так еще и ешь как свинья.

Я провел пальцами по подбородку, на них остались следы засохшей крови.

– Уйди с глаз моих. И постриги ногти на ногах – ты испортил носки.

Ноготь большого пальца и, правда, прорвал носок и теперь торчал наружу заостренным концом. Пора было собираться на работу.

***

Не знаю, чего я ждал, придя на кладбище. Не живет же она там, в самом деле? Лишь мой старый знакомый – кладбищенский ворон – скакал на черных лапках по бортику фонтана. Сев на «свою» скамейку, я достал из сумки новый зеленый контейнер. Анна не забыла меня отчитать за потерю предыдущего, а заодно заблокировала мою карточку, чтобы «не транжирил семейный бюджет на свое брюхо». Внутри контейнера свалявшимися коровьими лепешками лежал домашний фалафель. Есть хотелось ужасно, но мой мозг словно отрицал, что эти желтоватые комочки вообще могут быть пищей.

Настраиваясь на трапезу, я открыл телефон и принялся читать новости. Почти все газеты продолжали мусолить происшествие недельной давности в Хайдхаузене. Неизвестный влез в морг при кладбище и «чудовищно надругался над телами усопших».

Засунул в рот рассыпающийся кусочек фалафеля и тут же выплюнул желтую дрянь, по вкусу слепленную из опилок и песка. И чуть не разрыдался. Живот крутило, на виске пульсировала вена, в ушах гудело бесконечное: «Голоден, есть, голоден, поешь, умираю от голода!» Взгляд упал на ворона.

– Иди сюда, – заворковал я, осторожно ставя контейнер с веганским дерьмом себе под ноги.