– Так зачем мы все-таки здесь сидим? – спросила Александра у подошедшего к ней Онуфриенко.

– Без посещения этого места дальнейшая работа будет невозможна, – сообщил тот, снял бейсболку и провел рукой по голове, автоматически приглаживая виртуальные волосы. – Отдыхай пока. А я чайку попью, пока Пал Палыч дежурит, – он нырнул в автобус.

«Чем больше ожидаешь, тем дольше ждешь», – подумала Александра, оглядывая скучное пустынное пространство. В тени автобуса было не так жарко. Легкий ветерок, прилетевший из пустыни, приятно обдувал лицо. Она прикрыла глаза…

– Есть! – прервал ее дремоту голос Пал Палыча. – Есть!

Онуфриенко и Марина выскочили из микроавтобуса. Александра, поддавшись общему волнению, а может, потому, что возглас «есть!» вызвал позитивные эмоции, поднялась с кресла.

– Есть! – повторил Пал Палыч, подбегая к ним. – Отказала камера!

– Халас? – уточнил Сашуля.

– Халас, халас! – подтвердил Пал Палыч. – Можно идти.

– Не-ет, все ж таки давай еще раз проверим, – предложил Онуфриенко и повернулся к Александре.

– Александра Юрьевна! А попробуй-ка нас заснять на камеру! А мы тебе попозируем. Для истории, – улыбаясь, попросил он.

Александра подошла к треноге, открыла крышечку объектива, навела камеру на радостную троицу и нажала кнопку включения. Камера щелкнула и, показалось, заработала, но через мгновение отключилась. Александра попробовала еще раз и еще. Камера не работала.

– Не работает, – крикнула она Сашечке. – Не понимаю, почему? Может, от жары?

Охранник, который все это время находился на каменном возвышении неподалеку и, обняв винтовку, обозревал безлюдные окрестности, оставил свой пост, подошел к ней и начал что-то взволнованно объяснять.

– Что он говорит? – спросила Александра Онуфриенко, который подошел следом.

– Говорит, что здесь это часто бывает. В каком-то промежутке времени отказывает техника. Камеры не снимают. Фото не получается. Как будто мы не знаем, да, Палыч? – весело подмигнул он приятелю, подхватившему треногу с камерой. – Здесь и не такое бывает. Ну, пойдем, что ли, к знаку? – Он повернулся к Александре. – Уже можно.

* * *

Александра, завернувшись в одеяло, сидела в шезлонге на лоджии гостиничного коттеджа, смотрела на заходящее солнце, окрасившее горы вдалеке и воды Нила в багровый цвет, и в который уже раз прокручивала в памяти события прошедшего дня, пытаясь из разрозненных пазлов сложить цельную картинку.

«Итак, перестала работать видеокамера, после чего мы пошли к пограничному знаку… Слева и справа бескрайнее песчаное море с волнами дюн и горками барханов… Ноги по щиколотку проваливаются в мелкий, нежно-золотистый песок… Вдалеке темный стеклянный экран и бесконечная лестница цвета пустыни, ведущая к нему… Потом вдруг ветерок совсем стих и наступила густая… да-да, именно густая тишина, наполненная множеством прежде неразличимых звуков. Казалось, стало слышно, как при каждом шаге песчинки трутся одна об другую. Мы поднимались по бесконечной лестнице, и Сашечка очень за меня беспокоился и даже поддерживал под руку. Когда же прошли половину пути, ветер с разбойничьим посвистом вырвался из засады, хлестнул в лицо песчинками, забивая глаза, нос и рот, сорвал шляпу с головы и начал безжалостно трепать волосы, хватая меня горячими, шершавыми руками, словно стремясь овладеть… Сашечка снова бормотал что-то про знаки… С трудом добрались до стеклянного павильона, защищающего от песка вырубленный в скале рельеф с иероглифами и изображением Эхнатона, Нефертити и Божественного Солнца – Атона. Онуфриенко сказал про божественную триаду… Потом мы встали лицом к рельефу и рассматривали его, пока мне вдруг не показалось, что очертания фигур стали зыбкими, нечеткими и подрагивающими. Я даже потерла рукой глаза. А после… Что же было после? – Александра плотнее завернулась в одеяло, почувствовав озноб. – Чей-то взгляд в спину… Я не хотела оборачиваться, но все равно обернулась и увидела… подрагивающий песчаный столб, напоминающий гигантскую человеческую фигуру, завернутую в сверкающую золотистую накидку. Он завис над ступенями, потом закрутился еще быстрее, двинулся вперед, будто силясь преодолеть невидимую преграду, но, ткнувшись в стекло, отступил, обессиленно осел и сгинул в песке… И тогда мне в голову пришло имя – Онофрис… Онофрис… Онофрис… Будто отдаляющееся эхо прокатилось и исчезло в замершем вокруг пространстве… А я еще попыталась убедить себя в нереальности происходящего и подумала: все, что я сейчас вижу, создано моим воображением… Как вернулась в автобус, не помню… Почувствовала прохладу воды во рту… Открыла глаза и столкнулась с встревоженным взглядом Онуфриенко, который спросил: „Милая, как ты? Видела что-то?“ А я сказала, что, видимо, перегрелась на солнце, но потом спросила, кто такой Онофрис, и… увидела восторг в его глазах. Он ответил, что у Осириса сто имен и это одно из них… Бред!» – она потерла висок пальцами и вдруг услышала негромкие голоса снизу. Прислушалась. Кажется, голос Марины.