Откупорив бутылку хереса, Вивиан подумал, что надо бы отпить стакан, для большей убедительности. Напиток был замечательный, какая жалость (он снова подумал с тревогой, как это на него не похоже), что придется потратить такое хорошее вино. И все же придется, иначе… он не посмел додумать эту мысль до конца. Потом взял маленькую бутылочку, казавшуюся еще меньше по сравнению с большой, и вылил в вино примерно столовую ложку ароматного зелья, после чего закупорил обе бутылки.

Он сказал себе, что это так, ерунда. Просто шутка. «Утром я увижу все в другом свете и вылью обе бутылки в раковину, а пока лучше принять меры предосторожности». Он написал на клейкой бумаге крупными буквами: «ПРОСЬБА НЕ ТРОГАТЬ», – и приклеил листок к бутылке хереса, которую поставил на видное место, на столик для напитков, чтобы ни днем, ни ночью никто не мог не заметить его предупреждение.

Он отправился в постель, но заснуть не смог, поскольку его нервная система, взбудораженная мыслью о таком губительном чувстве, как месть, отомстила самой себе, вызвав у него острый приступ несварения, настолько острый, что он стал опасаться, что в какой-то момент этой авантюры – возможно, когда переливал цианид в бутылку хереса – коснулся смертоносной жидкости и, «выставив палец, поднес к своей черепушке», как написал в одном романе Мередит[145], другими словами, коснулся своей головы. А где голова, там и рот, и тогда…

Он вставал два или три раза за ночь и спускался в гостиную, где держал спиртное, просто чтобы убедиться, что бутылка на месте и ее пробку не прогрызла, к примеру, мышь, поскольку с тех пор, как он увлекался бабочками, Вивиан развил в себе почти буддистскую любовь ко всему живому. Но нет, пробка была нетронута и не погрызена, хотя бутылка амонтильядо маячила в комнате так, словно кроме нее там больше ничего не было. Наконец Вивиан принял опасную дозу барбитуратов и только тогда смог заснуть.

Проснувшись следующим утром, он ощутил привычное дурное предчувствие и неготовность встретить новый день. Как правило, это чувство развеивалось, стоило лишь встать с постели, но не сегодня. Ему придется как-то объяснить наличие этой бутылки домработнице.

– Этель, – сказал он, – вам попадались крысы в последнее время?

– Да, сэр, – с готовностью ответила она, – на кухне одна, и довольно большая, я напугалась до одури. В этих старых домах крысам раздолье. С тех пор, как я здесь, сэр, от крыс нет отбоя, я так думаю, они тут плодятся, в подвале, куда мы не заглядываем, уж больно там мрачно. Не будь я к вам так привязана, сэр, я бы давно взяла расчет – если я кого и ненавижу, так это крыс. И не я одна, сэр.