— Она хотела иметь собственного...

На мгновение установилась тишина, и священник шагнул вперед. У него были грубые, но совершенно правильные чер­ты лица, в глазах светилось сочувствие. Только выступивший пот выдавал его волнение.

— Вы очень сильно любите ее,—сказал он.

Торн кивнул. Он был не в силах отвечать.

— Тогда вы должны согласиться с Божьей волей.

Из темноты коридора возникла пожилая монахиня, глаза­ми она отозвала священника в сторону. Они отошли и начали о чем-то шептаться по-итальянски, потом женщина ушла, и священник снова повернулся к Торну. Что-то необычное было в его взгляде, Торн напрягся.

— Пути господа неисповедимы, мистер Торн.—Священ­ник протянул вперед руку, Торн невольно поднялся и дви­нулся за ним.

Палаты для рожениц находились тремя этажами выше, и они пошли туда по запасной лестнице, потом по узкому ко­ридору, освещенному редкими электрическими лампочками. Больничные запахи усилили чувство потери, которое билось во всем теле Торна. Они остановились у стеклянной перего­родки, и священник проследил взглядом, как Торн, колеб­лясь, подошел поближе и взглянул на то, что находилось с другой стороны. Там был ребенок. Новорожденный, похо­жий на маленького ангелочка. У него были взъерошенные черные волосы и глубоко посаженные голубые глаза, кото­рые инстинктивно тут же отыскали Торна.

— У него никого нет,—сказал священник.—Его мать умерла. Так же как и ваш ребенок... в один и тот же час.—Торн резко повернулся к нему.—Вашей жене нужен ребенок,—продолжал священник,—а этому ребенку нужна мать.

Торн медленно покачал головой.

— Мы хотели иметь собственного,—сказал он.

— Осмелюсь сказать... он очень сильно похож...

Торн снова взглянул на ребенка и не мог не согласиться с этим. Волосы младенца были такого же цвета, как у Кате­рины, а черты лица походили на его собственные. Тот же во­левой подбородок и даже маленькая ямочка на нем.

— Синьора никогда об этом не узнает,—сказал священ­ник.

Торн внезапно закрыл глаза. Руки у него задрожали, и священник взял их в свои.

— А ребенок... здоровый?

— Абсолютно здоров.

— Остались родственники?

— Никого.

Торна и священника обволакивала полная тишина. Это было до того необычно, что безмолвие словно давило на ба­рабанные перепонки.