Дверь распахнулась, и Лиля провалилась в разверзшуюся пустоту. Успела подобрать под себя ноги.

Дверь захлопнулась, преграждая путь шипящему полчищу. Лязгнул засов.

– Ну все, – сказал дед Кузьмич, глядя вороном на незваную гостью. – Теперь нам обоим конец.

В избе слабость вернулась. Ныла каждая косточка, каждая мышца, левое плечо будто выкорчевывали из тела. Лиля присосалась к глиняной чашке. Молоко потекло на пол.

– Простите…

Лилю вывернуло наизнанку. Белая блевота оросила половицы. Молоко брызнуло из ноздрей.

– Простите… мне так стыдно…

– Не беда, – сказал старик. – Мертвые сраму не имут.

Он ушел в сени, кряхтя, а Лиля рухнула на колченогий стул, баюкая раненую кисть. Тошнота постепенно проходила. Лиля осмотрелась.

Окна в доме были не просто закрыты ставнями, но заколочены изнутри фанерой. Куцая лампочка освещала громаду печи, котелки в загнетках, поленья, черно-белые фотографии с перечеркнутыми уголками. Покойники бесстрастно взирали на живых.

Дешевая, засиженная мухами репродукция Серова, фарфоровые рыбы в серванте, рядом, на алой подушечке, медаль за оборону Заполярья. На стене – ковер-картина «Утро в сосновом лесу», такой же висел у Лилиных родителей.

Лиля снова уставилась на окно.

Мысль медленно оформилась в голове.

«Забаррикадированный дом, спрятанный скот, собака в погребе…»

– Вы знали?

Кузьмич бросил на пол тряпку и потолкал ногой, небрежно размазывая рвоту.

«Я обедала гречкой, – невпопад подумала Лиля. – Наталкиной гречкой с грибами, собранными Ванягиным».

Она не сомневалась, что коллеги мертвы. Все до единого. Змеи не пощадят никого.

– Знал, знал.