Кузьмич был щуплым, невзрачным старичком с мочками длинными, как сережки плакучих ив.

– Про нашествие гадюк знали… – В голосе Лили зазвенели обвиняющие интонации. Да, Кузьмич пустил ее в дом, но ведь он мог предотвратить смерть невинных людей!

– Это так не работает, – угрюмо возразил старик. Он сел у печи и обхватил красными натруженными руками угловатые колени. Фарфоровые рыбы разевали рты, немо кричали за пыльными стеклами серванта. – Чужакам говорить о змеях нельзя. То, что я тебя в дом пустил, – плохо, очень плохо.

– Люди погибли! – вспыхнула Лиля. – Мои друзья!

Ни одна морщина не дрогнула на лице Кузьмича.

– Так надо. Это дань. Оброк.

– Какая дань? Кому? Чингисхану?

Гнев клокотал, и Лиля позабыла про зуд, про ноющие суставы.

– Змеиной Матери, – произнес старик.

– Что? – Лиля обомлела. Фыркнула, осмыслив услышанное: – Эти байки дикарей? Гадовы капища? Вы в них верите?

– Гажьи, – поправил Кузьмич, – а не Гадовы. И не байки, увы, а правда. Ты, ученая, мне скажи. Все ли нормально? – Он метнул взгляд в сени. – Ведут себя змеи так?

Лиля открыла и закрыла рот.

– То-то же.

– Вы… – Лиля осторожно подбирала слова. – Вы хотите сказать, это происходит здесь постоянно?

– Нет, – Кузьмич почесал нос. Из ноздрей торчали пучками седые волосы. – Раз в двадцать лет, в первый день Успенского поста. Мы зовем его Гажьим днем.

«Он сумасшедший, – ужаснулась Лиля. – Я заперта в доме с безумцем, а снаружи змеиное гнездо!»

Громко тикали настенные часы.

– Раз… в двадцать лет… – Лиля кашлянула. – Змеи нападают на людей?

– Здесь, в треугольнике между капищами древних. На моей памяти это четвертый Гажьий день.

– И вы не извещали правительство? Вы… просто живете тут как ни в чем не бывало?