Наступила долгая пауза. Петер ждал. Он просто не знал, что спрашивать.
– Нет… я что-то другое. Я еще совсем маленькой была… Я как эти… как Белые.
– Какие Белые?
– Те, что здесь были. Я их и в туннеле видела. И стала как они.
– Молли… я не понимаю, о чем ты. Я никаких Белых тут не видел. И какой еще туннель?
Впервые за все время Молли посмотрела ему в глаза, и он поразился: взгляд ее был полон совершенно недетской печали.
– Я знаю,
Она отвела взгляд. Молли посмотрела на открытую дверь и мотнула головой.
– Мама теперь такая, как они.
По кишкам пополз слизистый, отвратительный страх. Петер вовсе не был уверен, что хочет продолжать этот разговор. Но преодолел себя, погладил живот, точно стараясь успокоить и умилостивить ужас, показать, что ничего такого – обычная кишечная колика.
– Как кто? Какие они?
– Те, которые едят таких, как я. Я не знала, что они существуют. Это очень страшно.
Петер встал, не отпуская руку от живота. В кишках все бурлило, точно какой-то рассерженный зверек старался выбраться наружу. Он подошел к Молли.
– Девочка моя любимая… – Он погладил ее по ножке. Молли скривила губы в усмешке, точно он сказал какую-то глупость или неудачно пошутил. – Я и в самом деле не понимаю, о чем ты… Как ты сказала? «Я знаю,
Петер посмотрел на ее головку – когда-то он ее гладил и чувствовал под пальцами родничок, лоскут прочной кожи, прикрывающий мозг, – мозг, ставший для него неразрешимой и страшной загадкой. Его было охватило чувство отцовской нежности, но Молли посмотрела на него внимательно, и его начала бить дрожь.
Зверек в животе выпустил когти и начал рвать кишки. Лицо Молли внезапно изменилось. За ним и сквозь него начало проступать другое лицо, как при двойной экспозиции. Лицо его отца. Ее ярко-синие глаза смотрели на него ласково и невинно, но за ними пряталась другая пара глаз, карих, почти черных, сощуренных в припадке бешенства. Молли открыла свой ротик, который в то же время был ртом его отца, и раздельно произнесла: