Светлый фон

Меня самого за порогом поджидает он. Тайный друг, помощник, спаситель, любопытный исследователь. Кровожадная, вечно голодная тварь, угрюмые угли глаз во мраке.

он

Скоро мы встретимся.

Александр Дедов. Поклонись

Александр Дедов. Поклонись

Двигатель самозабвенно тарахтел пулеметной очередью. Грязно-зеленый автобус АМО-Ф-15 подпрыгивал на кочках, противно скрипя рессорами.

По крыше забарабанил град. Лед сыпался из тяжелых поморских небес без грома, без дождя, без ветра. Тонкие непрозрачные пластинки напоминали выбитые зубы, и Серпин против воли вспомнил Великое отступление, вспомнил себя, придавленного тушей коня где-то между Вильно и Минском, вспомнил удар траншейной дубинкой, навсегда лишивший его красивой улыбки. Немцы любили экономить патроны, но Серпин привык думать, что они добивали врага рукопашно удовольствия ради. Он достал портсигар из внутреннего кармана плаща, вынул папиросу и зажал ее уцелевшими клыками. В детстве Серпин очень гордился умением зажигать спичку одной рукой об любую поверхность. Кто бы мог подумать, что этот бесполезный, казалось бы, навык будет спасать его уже взрослого и покалеченного? После падения с лошади пальцы правой руки превратились в уродливое месиво; хирургу удалось сохранить их все, вот только годились они теперь, только чтобы показывать дорогу размашистым жестом.

Серпин залихватски чиркнул спичкой по стеклу и поднес новорожденный огонек к папиросе; пыхнул, раскурил и глубоко затянулся. Табачный дым дарил приятную тяжесть. На войне оно ведь как: если не стреляешь и не спишь, то куришь. Если куришь, стало быть, еще дышишь, а если дышишь – еще живой.

– Иван Иванович, вы бы окошко открыли. А то душно, неприятно от дыма. Там рукоятка снизу, – сказал водитель автобуса.

Серпин послушался, повозился секунду-другую с механизмом и открыл-таки окно.

– А ты воевал, Тимоскайнен? – спросил Серпин у водителя.

– Большой войны самый краешек застал, зато Гражданской хлебнул досыта. Водителем был, самого Антикайнена возить доводилось!

– И что, не куришь?

– Нет, Иван Иваныч, как-то не привыклось. Запах табака не люблю.

– Скажешь, что водку не уважаешь и с бабами не валяешься, я подумаю, что мертвец меня везет.

– Х-ха! – усмехнулся водитель. – Нет, это дело по мне. Уважаю!

– Вот и правильно… Иных занятий в деревне мало: самогон да бабы, бабы да самогон. С отчетами в Архангельск раз в неделю будем ездить, а остальное время – мелкие поселковые дела. Коли уж до баб и водки интереса нет – даже если не мертвый, то умрешь со скуки.

Автобус вторгся в грозовой фронт: триста метров позади сухо и светит скупое северное солнце, а впереди дождь стеной. Лиловые всполохи молний прочерчивали небо, оставляя в воздухе запах бури.