– Что ты заладила, – поморщился Петька Сашкиным носом. – Каширская-Каширская. Проверить-то стоило. Но потом я знаешь что подумал?

– Что? – безнадежно спросила Оля.

– Что с вами здесь лучше, чем там. Туда никто не попадает, кроме нас. А здесь у меня есть вы.

Оля закрыла глаза.

Ужас.

Потом они и отправились в пустой парк развлечений. Петенька обожал это место. Летом заработают качели, горки. Оля кивала и думала: лето для тебя не наступит. Не знаю как, но не наступит. Я просто не вынесу.

Прошло всего три дня с той ночи на кухне, Оле казалось – три года. Где-то должно быть решение. Они бродили по безлюдным аллеям, дорожки покрывались первым снегом.

– Купи мне сладкой ваты, – велел Петенька.

Насквозь продрогший продавец передал сладкий ком на палочке.

– Не замерзли, барышни? Может, глинтвейну? Есть безалкогольный.

Оля взяла себе стаканчик, не думая о «барышнях».

Глинтвейн был вкусный.

– А ты помнишь… Точнее, знаешь, кто твоя мама?

– Теперь ты, – беззастенчиво заявил Петенька, погружая лицо в розовое облако.

У него были свои предпочтения, но розовую сладкую вату обожали оба: и Сашка, и Петька. Это было удивительно.

Где его настоящая мать? Где-то живет эта женщина. Сколько ей лет?

Оля старалась гнать от себя мысль, которая не давала ей покоя с того дня, когда она, держа окоченевшими пальцами телефонную трубку, выслушала от мужа историю Елены Каширской.

Если у ее матери была связь… Ведь могла быть – позорная, скрытная, например с женатым… Тогда Петька… Вполне мог быть ее братом.