Оля не хотела признаваться в этом даже самой себе, но в Петьке было что-то, что ей нравилось. В нем было меткое остроумие и странное холодное обаяние. Оля не заметила, как привыкла к его ухмылке на Сашкиных губах. К долгому серьезному взгляду. К неожиданному участию. Как в детстве, Петька интересовался ее жизнью, кажется, вполне чистосердечно.

Сгорая от чувства вины, Оля напоминала себе, что Сашка вообще-то ее дочь, чью жизнь пьет и чье время крадет этот мальчишка. Она твердо пообещала себе, что вытурит Петьку вон. Даже если он ее брат. Даже если с ним ей бывает так легко, как никогда не бывало с дочкой.

На дорожку села стайка нахохлившихся голубей. Петька бросил розовый клочок.

– О чем задумалась?

– Слушай, – начала Оля. – На кладбище ты сказал, что в Нигде никто не попадает, кроме «нас». Ты говорил о… – Оля, запинаясь, подбирала слова, еще не совсем осознавая свою идею. Что-то мельтешило на краю сознания. – Значит, были и другие дети? Лизонька, Толечка…

– Ну да, – кивнул Петька. – Мы были вместе. Потом они исчезли. Остались я и Алешенька.

– Алешенька и сейчас там? – изумилась Оля. – С тобой, когда ты не…

«Не в Сашке», хотела она сказать, но не осмелилась.

– Ага, – Петька облизал липкую палку. – Но он молчит все время. Он тихий.

Оля задумалась. На самом краю сознания маячила догадка, как встающее, озаряющее всю темную землю солнце.

– А исчезали они по одному?

– Ну, – Петька повернулся к ней, не понимая, к чему та клонит.

– Но не сразу?

– По очереди.

– Ну конечно! – вскрикнула Оля так, что потревоженные голуби взлетели. – Их матери умирали! Понимаешь? Те женщины. Уходили и забирали вас. Вот чего вы там все ждете!

От возбуждения она схватила Сашу-Петеньку за руку.

– Ты тут не навсегда застрял!

Петька выдернул руку и соскочил со скамейки.

– Петька! – крикнула Олька ему в спину.