Глаза ее сверкнули. Рот искривился, а потом…

Яйцо выпало из-под мышки и закрутилось на ковре.

Кр-р-рак. Поверхность прошила молния.

Шр-р-рф. Еще одна.

На пол полетели скорлупки. Что-то полезло изнутри, торопясь в комнату и издавая воркование. Но Иван ничего не успел сделать. Он оцепенел, продолжая смотреть на то, что не могло, просто не могло происходить в их квартире.

Потому что из яйца выбиралась невероятная тварь, росшая с каждой секундой. Вот трепыхнулся мокрый гребень, словно покрытый зеленой плесенью, вот хлестнул воздух змеиный хвост со скорпионьим жалом на конце. Из клюва, украшенного частоколом мелких зубов, показался раздвоенный язык, что попробовал на вкус воздух. Когтистые лапы со шпорами, роняя густую слизь, царапнули ковер, а тулово, покрытое жабьими бородавками, расплющило последние скорлупки в угольную пыль.

А потом тварь подняла голову. Увидела Ваську.

И двинулась на нее.

Иван не успел защитить дочь. Когда он рванул к ней наперерез монстру, его глаза – две плошки червонного золота – обратились к нему и…

Кости превратились в арматуру, а плоть – в бетон. Иван окаменел, не в силах ни шагнуть, ни пискнуть. Лампочка лопнула, и комната погрузилась в полумрак, в котором двигалась лишь тварь – тварь, что развернулась на полпути и стала приближаться к Ивану.

Раздвоенный язык так и метался в чудовищном клюве-секаторе.

«Жри меня! Меня! Не трогай ее!» – мелькнуло в мыслях дикое и отчаянное.

Ладони коснулось острое. Чуть развернулись кожистые крылья, как у летучей мыши.

Тварь ткнулась в ранку клювом. Лизнула кровь, отодвинулась, подняла на Ивана золотые глаза…

Он не знал, чем бы кончилось дело, если бы не Васька.

– Апа?

Монстр застыл и развернулся, издавая горловые звуки.

Иван увидел, как Васька заморгала, точно просыпаясь. Затем увидела обоих.

Но вместо того, чтобы заорать, радостно пискнула:

– Апа! Иичко ожило!..