У каждого есть выбор, девочка. У каждого. Я даю тебе его, а взамен ты будешь просто приносить мне то, что нужно стирать. Когда я попрошу. И что я попрошу.

– Я согласна! Я хочу выбор! Дай мне этот сраный выбор! – Катя чувствовала, что еще чуть-чуть, и ее вырвет от созерцания личика в стиралке.

Потом она лишится чувств.

Выбирай. Я открою дверцу, и ты вытащишь своего мальчика. Он не будет таким, как прежде, уже никогда. И не станет таким, как все. Это называется асфиксия. Ты знаешь, что происходит с мозгом без кислорода? Он будет овощем. Вонючим, срущимся овощем, вечно глядящим на тебя единственным глазом. И где-то в закоулках его памяти всегда будет жив этот день.

– Хватит! – взвизгнула Катя. По бедрам потекли горячие струйки, но она не почувствовала, как обмочилась. Лицо, описывающее круг за кругом, будто ухмылялось ей.

Или дверца останется закрытой. Так будет лучше, девочка. Поверь мне, так будет лучше.

– Я не могу! Не могу… – простонала Катя.

В воображении возникло реалистичное видение. Она достает из барабана тряпье, заполняющее подвал до потолка, и где-то между кошачьим ковриком и рваной обивкой дивана находит вымокший детский трупик.

Это закон стиральной машины. Закон бога из стиральной машины. Или демона – как тебе угодно. Если бросаешь в барабан что-то маленькое, будь готов, что оно исчезнет навсегда.

С тобой такое случилось. Со всеми случалось. Кто-то закладывает два носка, а получает один. Кто-то запирает в стиральной машине одного ребенка и не находит потом ни одного…

Катя вспомнила невероятное количество белья, которое, по логике, никак не могло бы влезть в машинку подобных размеров. Которое не уместилось бы в любой существующей на свете стиралке. Чтобы его вместить, внутри должно быть место. Очень много места. Возможно, не в этом мире.