– Эта логика кажется странной для меня, – сказал Котгрейв, – но, признаюсь, она мне нравится. Полагаю, из ваших посылок можно сделать вывод, что настоящий грешник вполне может показаться наблюдателю достаточно безобидным персонажем?

– Безусловно; ибо истинное зло не имеет ничего общего ни с общественной жизнью, ни с общественными законами – а если и имеет, то только несущественно и случайно. Это одинокая страсть души – или страсть одинокой души, как хотите. Если мы случайно поймем его и осознаем все его значение, то, действительно, оно наполнит нас ужасом и трепетом. Но это чувство сильно отличается от страха и отвращения, с которыми мы относимся к обычному преступнику, – те в значительной степени или полностью основаны на нашей заботе о собственной шкуре или кошельке. Мы ненавидим убийцу, потому что знаем, что должны ненавидеть возможность быть убитыми или лишиться того, кого мы любим. Итак, с «той стороны» мы почитаем святых, но не любим их так, как любим своих друзей. Можете ли вы убедить себя, что вы «наслаждались» бы компанией Святого Павла? Вы думаете, что мы с вами «поладили» бы с сэром Галахадом?

С грешниками то же самое, что и со святыми. Если бы вы встретили очень злого человека и узнали его зло, он, без сомнения, наполнил бы вас ужасом и трепетом; но нет никаких причин «не любить» его. Наоборот, вполне возможно, что, если бы вам удалось забыть о грехе, вы могли бы найти превосходной компанию грешника и спустя некоторое время вам пришлось бы напомнить себе, что он отвратителен… И все же это было бы ужасно, если бы розы и лилии вдруг запели этим наступающим утром; если бы мебель начала двигаться процессией, как в сказке де Мопассана!

– Я рад, что вы вернулись к этому сравнению, – сказал Котгрейв, – потому что хотел спросить вас, что в человечестве соответствует этим воображаемым подвигам неодушевленных предметов. Одним словом, что такое грех? Вы дали мне, я помню, абстрактное определение, но мне хотелось бы конкретный пример.

– Я же говорил вам, что это бывает очень редко, – сказал Амброуз, который, казалось, хотел уклониться от прямого ответа. – Материализм нашего времени, который много сделал для подавления святости, возможно, еще больше сделал для подавления зла. Мы находим землю настолько удобной, что у нас нет склонности ни к восхождениям, ни к спускам. Это похоже на то, как если бы ученый, решивший «специализироваться» на Тофете, ограничился чисто антикварными исследованиями. Ни один палеонтолог не может показать вам живого птеродактиля.

– И все же, я думаю, вы «специализировались», и полагаю, что ваши исследования дошли до наших дней.