Светлый фон

– Мари! Машенька!

– Мари! Машенька!

У смерти был голос Гордея. От этой несправедливости сделалось горько и обидно. Мари дернула головой и больно ударилась затылком о ствол яблони. Из глаз снова хлынули слезы. От боли. Исключительно от боли!

У смерти был голос Гордея. От этой несправедливости сделалось горько и обидно. Мари дернула головой и больно ударилась затылком о ствол яблони. Из глаз снова хлынули слезы. От боли. Исключительно от боли!

– Пустите, Гордей Петрович! – Она попыталась высвободиться из его объятий. – Да пустите же вы меня!

– Пустите, Гордей Петрович! – Она попыталась высвободиться из его объятий. – Да пустите же вы меня!

Он не пускал. Наоборот, прижимал к себе еще крепче.

Он не пускал. Наоборот, прижимал к себе еще крепче.

– Что вы тут делаете? – Его дыхание щекотало ей шею, как недавно дыхание Султана.

– Что вы тут делаете? – Его дыхание щекотало ей шею, как недавно дыхание Султана.

– Я здесь дышу воздухом!

– Я здесь дышу воздухом!

Мари думала, что она мягкая и робкая. А вот сейчас, стоя под обледеневшей яблоней и отбиваясь от мужчины, от которого совсем не хотелось отбиваться, она вдруг поняла, что может быть сильной и очень злой!

Мари думала, что она мягкая и робкая. А вот сейчас, стоя под обледеневшей яблоней и отбиваясь от мужчины, от которого совсем не хотелось отбиваться, она вдруг поняла, что может быть сильной и очень злой!

– Давайте дышать вместе! – Кажется, он улыбался. Как он может улыбаться, когда ей так плохо? – Только пройдемте в дом, там дышится как-то полегче.

– Давайте дышать вместе! – Кажется, он улыбался. Как он может улыбаться, когда ей так плохо? – Только пройдемте в дом, там дышится как-то полегче.

В дом? В тот самый дом, из которого только что, как яркая птичка колибри, выпорхнула ее любимая младшая сестра?!

В дом? В тот самый дом, из которого только что, как яркая птичка колибри, выпорхнула ее любимая младшая сестра?!

Он вдруг отстранился, посмотрел на Мари своим особенным внимательным взглядом, а потом спросил:

Он вдруг отстранился, посмотрел на Мари своим особенным внимательным взглядом, а потом спросил: