Антон тупо поглядел на месиво от компота и остолбенело сказал:

— Ну…да. С эмоциями у нее обычно туго.

— И она ночевала со мной! — упоенно прошептал Матвей, наклоняясь к другу, для большей секретности. — Я проснулся и думал, что словил глюк, когда увидел ее…через проход, с моей книгой и карандашом! Я думал, от счастья схлопочу обморок! Правда, потом мы опять поругались, и я расстроился… Но, главное, что Магда растрачивается на меня, не на Артемьева.

— Я просто обязан узнать, — произнес Антон после недолгих раздумий. — У Малины зарубцевались раны, или там зияющая полость?

— Не знаю, это под одеждой, — беспечно отмахнулся Матвей.

— Синяки-то с ней…

— Ведьма небось некомпетентная. А что?

— Марго ударилась о бетон, — напомнил Антон, исподлобья взглянув на друга. — Переживаю, что посмертные увечья сохранятся при воскрешении. Я, в принципе, не в восторге от осуществления этой процедуры.

— Да, тебе придется попотеть, — разделил логику Матвей.

— Загвоздка в другом. В книгах пишут, воскрешение возможно при прямом воздействии на тело. Уловил, к чему я клоню?

Матвей содрогнулся, ярко представив органические изменения натуры, и пристально посмотрел на друга, а тот, в свою очередь, красноречиво закивал и моргнул в знак совпадения их мыслей.

— Ладно, — Антон небрежно хлопнул по столу, что Матвей воспринял за прощальный пустяк, посвященный закадровым сценам. И оказался прав. Антон пожал протянутую ладонь.

— Звони, как проберешься…под одежду. Надеюсь, мои опасения станут напрасными.

Он покинул друга в одиночестве, и впервые за смену Матвей обрадовался этому, зажмурился и растворился в омуте упоительных мечтаний.

Там, в одичалом туннеле подсознания, вспыхнули светлячки. Раньше они появлялись, реже, и лишь блекло мерцали где-то в глубине лабиринтов, ведущих в никуда. Или были нещадно подавлены Малиной. Но теперь свет стал слишком ярким, чтобы подчиниться непогоде, а Матвей стал слишком сильным, чтобы сложить оружие. На поле боя без противников. Он пересечет его целым и невредимым и перешагнет Рубикон, и пронесет Малину на руках, если она устанет, и перепишет ее повесть вдоль и поперек. «Я готов», — сказал Матвей громко, не заботясь о том, что подумают окружающие и открыл глаза. Реальность разительно отличалась от грез. Перед ним обмахивалась носовым платком Наталья Петровна и выглядела она так, будто удирала от своры дворовых собак: шпильки выпячиваются над бархатной заколкой, перекошенный пиджак застегнут на разные пуговицы, а разрез юбки мешается между толстых коленей. Наталья Петровна открыла бордовый рот и выпалила: