В таком случае “leges” Эрманариха могли быть чем-то вроде “jus gentium” архаического римского права, использовавшегося при судопроизводстве над покоренными остроготами народами Восточной Европы[1672]. Если это так, то в правовой области “regnum” Эрманариха уже перерастало тот рубеж, который отделял традиционные доклассовые общества от раннеклассовых, где отношения между людьми все больше определяются не обычаем, а правом[1673].

Но, отдавая должное могуществу последнего остроготского короля, все же, кажется, не следует преувеличивать степень его единоличной власти. В рассказе Иордана о нашествии гуннов содержится интересное свидетельство о существовании у остроготов народного собрания вроде германского тинга: “suoque cum rege délibérant, qualiter tali se haste subducant” — «и стали рассуждать со своим королем, как бы уйти от такого врага» (Get., 129). Кстати, чуть позже тоже самое сделали и везиготы, которые после долгих размышлений «по общему согласию» направили послов к императору Валенту с просьбой принять их в его подданство (Get., 123). В готской лексике известно слово “maþl” для обозначения народного собрания, основа которого восходит к более древнему индоевропейскому глаголу со значением «встречаться», «сходиться»[1674]. На наш взгляд, эти свидетельства являются подтверждением той важной роли, которую еще играли военно-демократические традиции в жизни готского общества в последние годы его существования на юге Восточной Европы.

§ 2. Королевою Эрманариха в свете современных концепций потестарности

§ 2. Королевою Эрманариха в свете современных концепций потестарности

На основании проведенного выше анализа следует попытаться определить тип остроготской потестарности и ее место в политогенезе Восточной Европы. Согласно рассмотренным свидетельствам Иордана, отношения между Эрманарихом и завоеванными им племенами складывались по принципу прямого «подчинения его законам», что приводило, по всей видимости, к образованию настоящей «варварской империи», с сильными центробежными тенденциями и возрастающим напряжением на периферии. Сама по себе королевская власть, как и всякая политическая власть, имеет тенденцию организовать подвластное население в нечто социально целое, новую этнополитическую общность, что мы и видим по археологическим материалам Черняховской культуры. Если обратить внимание на размеры ее территории, на единство стиля ее культурного ядра, то не остается сомнения в том, что мы имеем дело с т.н. крупномасштабным обществом[1675].