Провожатый по ступенькам спустился вниз, распахнул дверь — и перед нами открылось подземное жилье. Светлое помещение с деревянным полом и потолком, в котором проделаны были окна, незаметные снаружи, с деревянными, обтянутыми белым полотном стенами, с аккуратно заправленными койками и нарами ничем не напоминало нашу землянку. Провожатый повел нас по длинному извилистому коридору. С правой и с левой сторон виднелись проходы. На квадратных дощечках, прикрепленных к потолку, было написано: «4-й взвод», «Хозрота», «Артбатарея», «Санчасть», «Госпиталь» и тому подобное.

Наконец провожатый остановился перед дверью с надписями «Командир», «Комиссар» — и пропустил нас вперед. Два дружных басовых голоса встретили нас возгласом:

— Наконец-то!

И два рослых человека по очереди заключили нас в крепкие объятия. Мы расцеловались по русскому обычаю. После этого мы представились друг другу. Суслин, пригибаясь немного, точно боялся задеть головой потолок, предложил раздеться и проходить к столу.

Александр Васильевич Суслин был не молод. Он родился в Ленинграде, участвовал в Октябрьской революции, а затем, после окончания комвуза, был послан партией в деревню на помощь крестьянству, перестраивавшему свое хозяйство. Будучи секретарем Навлинского райкома, он являлся также членом областного комитета партии и был оставлен для работы в тылу противника.

Второй товарищ, встретивший нас в землянке, был Петр Пануровский, командир отряда «Смерть немецким оккупантам». До войны он работал директором леспромхоза и превосходно знал Брянский лес. Десятки лет он охранял этот лес, растил деревья, улучшал лесные породы, прорубал просеки, превращал дикие заросли в культурное лесное хозяйство. Годами Пануровский, кроме охотничьей двустволки и палки, не держал в руках другого оружия. А теперь вооружился до зубов и стал грозой немецких захватчиков. Долгое время, говорят, Пануровский оставался в душе лесоводом, и, когда конники его отряда нарысях подходили к молодняку, у Пануровского вдруг темнело в глазах, он хватался за сердце и кричал: «Стой-ой, чортовы души! Питомник здесь, питомник! За мной, правее!», а потом свыкся постепенно и махнул на питомники рукой…

Сегодня Пануровский недомогал. Его душил сильный кашель, и по пылающему лицу было видно, что у него высокая температура. Едва он начал разговаривать с нами, как из-за перегородки раздался голос: «Петр Андреевич, не будьте ребенком, немедленно ложитесь и прекратите разговор».

Голос, надо думать, принадлежал врачу. Пануровский с досадой махнул рукой, прошептал какое-то крепкое словцо и поволок ноги к нарам. Он отодвинул к стене свой автомат, лег, не раздеваясь и не снимая оружия.