Под одним из соседних архивных номеров лежат никогда не публиковавшиеся письма Ивана Гагарина. Историки, особенно пушкинисты, обязаны насторожиться. Это не просто переписка двух оригинальных лиц, выброшенных судьбой в эмиграцию: над обоими — серьезнейшее обвинение в пасквиле на Пушкина. Долгоруков и Гагарин жили в ту зловещую осень 1836 года на одной квартире, были друзьями и, как видно из переписки, друзьями остались. Письма говорят о многом как по обрисовке характера пишущих, так и по сообщаемым фактам. О Пушкине прямо — ни слова; возможно, осталось без ответа письмо Долгорукова, с возмущением сообщавшего Гагарину 29 июля 1863 года о напечатанных в России обвинениях в их адрес[481]. Лишь одно место касается сходной ситуации — другого пасквиля, подложного письма, компрометировавшего графа Воронцова (в авторстве пасквиля серьезно подозревали все того же Долгорукова):

23/IX 1860 г. [Гагарин — Долгорукову]: «А ты в ноябре будешь в Париже. Говорят, что Воронцов выбрал плохого адвоката Матье; говорят также, что они нашли эксперов [так!], которые решили, что знаменитая записка писана тобою; но все знают, что на это суждение эксперов весу много давать нельзя»[482].

Переписка поражает откровенностью и даже некоторой развязностью.

30 мая 1860 г.

«Княже Петре! [...] Посылаю тебе сегодня русские стихи, которых я перед отъездом твоим никак не мог отыскать. Их приписывают какому [то] поэту, известному переводами песен Беранже: Курочкин или что-нибудь такое... Все здесь [в Париже] русские утверждают, что оба государства в теснейшей дружбе. Иные прибавляют, что очень может быть, что ты будешь жертвой такой дружбы, то есть что тебе не позволят жить в Париже. Я надеюсь, что это все пустяки и что скоро тебя опять увидим.

Король неаполитанский говорит, что он уже несколько раз победил Гарибальди. Гарибальди утверждает, что уже несколько раз победил неаполитанцев, я начинаю подозревать, что они вовсе не дрались.

На днях читал пятую книжку Шедо-Ферроти о военном устройстве[483]. Превосходно: по-моему, это самое тяжелое обвинение против Николая и так ясно показывает, какой он был мелкоумный, жертвуя пустякам самыми важными и жизненными вопросами»[484].

1 сентября 1860 года Гагарин сообщает Долгорукову лестную для того новость о предпочтении некоторыми читателями долгоруковских изданий перед герценовскими: «Имел я случай на днях много и откровенно разговаривать с одним молодым русским офицером артиллерийским, очень умным; я дал ему читать, по его просьбе, «Колокол» и твою книгу. Хотя он и одобрял многие статьи «Колокола» против злоупотреблений, бывающих у нас в России так часто, или, лучше сказать, составляющих не исключения, а правило, он поражен был этою мыслию, что Герцен не выражает мысли России и даже, по его словам, не хорошо знает ее; твою же книгу он читал с восторгом: вот, говорил он мне, человек, который положительно и основательно знает Россию и мнений и управлений, и ход дел: при том он выражает то, что думает, и то, чего желает вся Россия. Он недавно из внутренности России приехал и утверждает мне, что почти все без исключения желают конституционного правления, что самодержавие отжило свой век и корней никаких не имеет в народе. По его словам, как скоро будет приведено в исполнение освобождение крестьян, тотчас дворянство и крестьянство заодно будут действовать против чиновничества. Я хотел передать тебе эти разговоры, потому что они служат новым доказательством истинной почвы и истинного успеха твоей книги»[485].