Когда же каган-бек пришел к ним дани взять, увидел, что в подданной земле нет ничего! Остался лишь народ, и можно было бы рабами взять его, да что же станет, если голытьбу опять вернуть в Хазарию? Да и потом, в рабы их брать нет никакого прока: ни плетью, ни кнутом их не заставить, чтобы трудились.

Так и вернулся ни с чем, и потерял надежду, поскольку не посвящен был, а только приобщен к Великим Таинствам.

– Не след нести огонь свободы этим безмудрым народам, – жаловался он. – В Руси повсюду темнота и мрак! Они слепые! Они не зрят огня, ибо живут как скот. Платить за благо им нечем, взять и потреблять нечего… Таким народам не нужны высшие ценности, тобою, о богоносный, дарованные просвещенным народам.

– Но отчего же заря пылает? И не погаснет до сих пор?;. Нет, Приобщенный Шад, коль свет еще сияет на Севере, знать, есть источник. Иди ищи его!

Богоносный каган выждал еще один срок и вести получил, что всходы есть теперь по всей Руси, и даже в стольном Киеве замечены побеги: княжич Владимир уж называет себя каганом будущей свободной Руси и сыновей боярских тем прельщает. А вслед князю Святославу иная чернь кричит: дескать, отнимем земли, власть, имущество, все поделим и заживем счастливо без тебя, детины.

Но более всего выметался стебель и первый плод принес в вечевом Новгороде, где цари свободы воссели на престол и стали править!

Там, слышно, древляне всколыхнулись, прознав о свободе, вспомнили старые времена, когда в силах были с Киевом тягаться и с Великим князем; от них свободолюбивые мысли потекли к волынянам и уличам. Рассеянные искры тлели, набирали жар, но однажды ворвался каган-бек, с порога в ноги бросился.

– Не уследили! Не выведали замыслов! Князь Святослав внезапно очутился в землях вятичей. Прошел с мечом и огнем по Оке, и Рязань слилась ему без сопротивления. Вытоптал и выжег все ростки, а сброд, который пришел туда из Хазарии, собрал и кого порубил, а кого в Дон бросил, чтобы к нам вернуть. Потом взял дань богатую с вятичей и в Киев вернулся.

– Дань взял? – изумился каган. – Чем же взял, коль с вятичей, ты говорил, людьми только можно брать?

– Людьми и взял! Увел пять тысяч!

– Но Русь не продает рабов! И рынков не имеет!

– Для своего войска взял! Отдал под власть Све-нальду…

– Это нам на руку, – успокоил богоподобный, – Он посеял ветер – то, что и нужно, чтобы разгорелись тлеющие искры. Не мешай ему.

Ушел каган-бек, но осталась тревога: неужто не погасить зарю, рассеивая свет иной? Отчего же нет явных всходов на Руси, как в других землях и царствах, где изгнанников властители приближали к себе, производили в советники, использовали как послов и даже как посадников? Отребье – к голытьбе, царей свободы – к царям: по достоинству принимали, и более всего за то, что они из страны, где возвышался Митра, что несут с собой я излагают мысли, давно бродящие в умах аристократов многих просвещенных стран. Плати и потребляй! Вот что подспудно зрело в мире, замшелом, опутанном тенетами старых представлений и законов. – В Испании этот ветер промчался бурей, поднял волну повыше, чем в Хазарии, поскольку там за плату можно было откупить право на грех, и скоро факел Митры вспыхнул в чванливой Византии, и даже грубые германцы восприняли закон, и их рабы на невольничьих рынках стали намного дешевле.