Проснулся Сибирцев от громких слов. Приподнял голову с подушки. На его плече лежала тяжелая рука верхового Семена Лысова — человека уже в годах, трудной и во многом непонятной судьбы. Тот будил его.

— Владимир Иванович, да проснитесь же…

— Что? Где? Авария? — Сибирцев присел, тряхнул головой. — Говори толком.

— Нефть! — Глаза верхового сияли под лохматыми бровями ярче двухсотной лампочки.

— Не рано ли обрадовались?

— Фонтанирует… Ничто не держит…

Сибирцев натянул полушубок, нахлобучил по уши шапку и вышел с прибежавшими к нему буровиками из балка.

Из скважины хлестала нефть. Снег вокруг буровой стал черным и поблескивал золотом. Большая стая куропаток, пролетая мимо, была накрыта брызгами черной жидкости, к озерам, лежащим неподалеку, протянулась грязная полоса. А фонтан бил, скважина не хотела повиноваться. Все молча ожидали указаний начальника. Все сгрудились поодаль от вышки, но не махали шапками, не выделывали ногами кренделя, как рассказывают порой, не мазали друг другу лица бурой жидкостью. Все молчали.

Сибирцев выслушал рапорт мастера, сказал радисту, чтоб вызвали на «Саук-2» по его распоряжению главного геолога экспедиции, сам проверил показания приборов.

— Что ж, укрощать надо, — спокойно сказал он.

Совершенно неожиданно для себя Сибирцев подумал: «Анатолию — дать отпуск и в комитете комсомола поговорить, чтоб свадьбу отметили по-настоящему: мается парень. А там на центральную базу перевести. Хватит ему торчать на перевалочной: город — это и техникум. На глазах парень растет, а за себя не умеет просить».

Прошло несколько дней, фонтан усмирили, но начальник экспедиции не спешил с выводом, еще и еще раз перепроверяя полученные данные.

В эти дни Сибирцев с улыбкой глядел на верхового. Каков мужик стал. Всю зиму на ветру, на стуже, спустится на землю — еле на ногах держится, задубеет все, а смеется. Каким был!

Семен Лысов попал в тундру не по своей воле. Его выслали в эти «не столь отдаленные места» за тунеядство. Как это случилось? Никто не знал, а сам он распространяться о личном не любил.

Вначале заболел тиком головы, словно постоянно чувствовал за собой враждебный взгляд, заглядывал через правое плечо, потом ушла жена, забрала с собой единственную радость его — сына, начал менять места работы, нигде не задерживался. И наконец совсем опустился. Никому не нужный, он целыми днями торчал у стоек пивных баров, где всегда находились любители скинуться по «рваному», кочевал из одного вытрезвителя в другой. Он не уклонялся от работы, просто не мог ее выполнять, настолько мало сил осталось в истощенном алкоголем теле этого, когда-то, судя по комплекции, красивого и крепкого мужчины. Он не сторонился своих приятелей «по несчастью», но и не был среди них заводилой.