Татьяна продолжала лежать, хмуро уставившись в небо, закинув руки за голову, выставив вверх круглые локти. И от ее каменно неподвижной позы веяло безразличием. Впрочем, Татьяна вообще была человеком неприветливым. Она всегда словно оборонялась ото всех, выражением лица и интонацией голоса предупреждая каждого: «Попробуй только полезть. Не обрадуешься». Однако лезть к ней, насколько Анисим помнил, никто и не пытался.

Сергей Петрович, не глядя на Анисима, продолжал сидеть на корточках и ворошить хворостиной груду пепла и загасших углей. Но делал он это уже без удовольствия, а с раздражением.

Впрочем, Рита, кажется, с искренней радостью сказала: «Вот молодец, что пришел!» А может, она просто хотела подразнить Сергея Петровича?

Анисим все счищал ногтем пятно с джинсов (оно никак не хотело сходить) и вдруг ощутил, как сильно измучился за день.

Ему не хотелось вражды. Не для того рвался он весь день, через все препятствия, к этой поляне, чтобы наткнуться на глухое отчуждение.

Он не знал, чего ждал, когда стремился сюда. Наверное, чего-то нереального, может, какого-то чуда. И вот она, реальность: замусоленные газеты с огрызками помидоров, завядшими колечками недоеденного лука, с тремя гранеными стаканчиками, розовыми от засохших потеков вина, кислый запах загасшего костра, Татьяна, воинственно выставившая в небо локти, Сергей Петрович, плотно усевшийся задом на голые пятки и с нескрываемым злорадством поглядывающий на его затекший, черно-лиловый глаз. И Рита, сидящая у дерева, с обычным выражением безмятежного спокойствия на круглом, скуластеньком лице — выражением, которым она надежно прикрывала свою душу от чужих глаз. И потому никак невозможно было понять, что же здесь случилось в его, Анисима, отсутствие.

Острое чувство одиночества и унижения снова охватило его. Он исподлобья взглянул на Риту. И встретился с нею глазами. Рита улыбнулась ему.

— Кто же тебя так разукрасил, Аська? Ты ведь собирался заниматься — и вдруг явился страшнее черта.

— Не имеет значения, — сказал Анисим.

— Ты ведь здоровый, — сказала Рита. — Не мог отбиться?

— Их было много.

Сергей Петрович поднялся от костра, мягко ступая маленькими босыми ногами по жухлой августовской траве, подошел к ним и, опять присев на корточки, высыпал из черных от золы ладоней на газеты несколько картофелин. Сказал по-хозяйски:

— А ну, наваливайся! Еще тепленькие… А этот вояка опять к кому-то полез. Только тот оказался не такой добренький, как я. Поучил! Хорошо поучил!

— Он сегодня утром подсматривал, как мы купались, — неожиданно лениво произнесла Татьяна. — Ему еще тогда надо было морду набить!