— Здесь, в кустах, валяется, — сказал Анисим.

— Пасется, надо полагать, — хмыкнул Сергей Петрович. — Седлай и мигом мотай на станцию, в магазин. Полчаса осталось. А выпить еще хочется.

— Не поеду, — сказал Анисим.

Сергей Петрович удивленно приподнял свои аккуратные шелковые брови:

— Как?

— А так, — сказал Анисим. — Не хочу. Вы как только меня увидите, так сразу норовите куда-нибудь послать. Утром уже посылали…

— Ну и что же? Нечего тебе тут… Живо! Одна нога здесь, другая там. И бутылку красного прихватишь. Понял?

— Сергей Петрович, — сказал Анисим устало, — вы ведь уже знаете, что я по утрам поднимаю утюги и, как сами сказали, гну раскладушки и подкидываю самовары. Убедились.

— Ого, угрожает, — с удовольствием отметила со своего места Татьяна.

— Ты мне тут не груби, — сказал Сергей Петрович. — Я тебе не мальчик. Постарше тебя. Имей уважение к возрасту.

— Ладно, я извинюсь, — сказал Анисим. — Мне не трудно. Извините.

— То-то же, — сказал Сергей Петрович. — Я ведь о тебе думал. Мы свое уже выпили.

— Спасибо, — сказал Анисим. — Не надо обо мне думать.

Сергей Петрович взял с газеты большую черную картофелину. Разломил ее пополам. Подхватил перочинным ножичком с бумажки немного полужидкого, пожелтевшего масла, аккуратно смазал им серебристую на изломе, рассыпчатую картофелину. Щепоткой присыпал солью, сложил обе половинки вместе. Пухлые губы его оттопырились.

Все это он делал с наслаждением, и Анисим опять почувствовал непонятную ярость.

Сергей Петрович протянул картофелину Рите:

— Кушай!

— Не хочу. Обмусолил ее всю немытыми руками и — на! — капризно сказала Рита.

Сергей Петрович посмотрел на свои черные руки, сказал:

— Это же не грязь, а пепел. Различать надо. Может, ничего чище пепла нет. Огнем очищен.