Словно в полусне, Олег думал так. Однако в Бахчисарае вновь подсевший пассажир стал рассказывать, как в Джанкое, куда уже пришли красные, ловят оставшихся офицеров, загоняют во дворы и, чтобы не поднимать стрельбы, закалывают штыками. Он рассказывал так, будто сам все видел. Но выяснилось, что пассажир последний раз был в Джанкое в прошлом году, о казнях же слышал от кого-то в Симферополе на вокзале. Олег не верил, и все-таки было страшно.

А потом за туннелями, на последней перед Севастополем станции, в дверях показалась голова распорядителя с повязкой.

— Спокойствие, господа! Имею сообщить! Только что генерал Врангель и верховный комиссар Франции господин де Мартель и командующий французской эскадрой в Черном море адмирал Дюмениль подписали договор! Все увозимые из Крыма поступают под покровительство французского правительства. Военные корабли Франции, Англии тоже, задержались у берегов Крыма и до последнего момента будут прикрывать посадку на суда. Все сядут, все! Будьте покойны!

— Мерси! — пьяно проговорил Кадилов (в вагоне кто-то угостил коньяком). — Господа, а кто желает на вечный покой? Позвольте, я вас застрелю! Эх, Алай-булай — крымские песни!

Теперь Олег слышал уже не страшные, а насмешливо-язвительные вести: «спаситель России» Врангель подготовил для себя крейсер «Корнилов» и, не мешкая, переехал из своего дома в гостиницу Киста на Графской площади — поближе к порту. Вот-вот и вовсе подастся в море — земля уже не держит, сядет на «Корнилова», будет ходить по портам и в подзорную трубу разглядывать посадку. Словом, старается не попадаться на глаза войскам, молчит, откричался на парадах.

Из самого угла вагона чей-то голос говорил:

— Помню, в Севастополе на параде его качали, «ура» кричали. Он шпорой угодил одному прямо в глаз, раскровянил, вышиб. Беднягу солдата пришлось отвезти с парада прямо в госпиталь.

* * *

В теткиных комнатах все было сдвинуто с мест, на полу громоздились мягкие тюки, один на другом — большие чемоданы. Без чехлов, голые, кресла и диваны стояли беспорядочно, не давая прохода. Начали скатывать ковровые дорожки — бросили. Окно разбито, холодный ветер задувал в комнату. Когда Олег открыл дверь, сквозняк потянул со стола листки и бумажные деньги — полетели веселой стаей. Тетка ахнула, бросилась за ними с протянутыми руками, даже не заметила вошедших Олега и Кадилова. Дядя, обессиленно сидевший в кресле, увидев Олега, грустно кивнул. Всегда веселый, он теперь беспрерывно плакал, моргал мокрыми ресницами — никак не мог взять в толк, зачем опять увязали вещи, куда ехать, если кончилась суша, а дальше — море и чужие, смертельно чужие страны, другой язык, другое небо.