— Подожди, не ходи в Крым на разные страхи. Земля еще горячая от снарядов. Еще махновцы нападут, станут измываться.

Отец тоже говорил, что надо оберегаться махновцев. Они угощают червонных бойцов табаком, но требуют: не давайте ни коммунистам, ни командирам; у самих же рожи, говорил таточко, на звонкую оплеуху просятся. Все же отец напутствовал ее:

— Ладно, иди, дочка. Найдешь Антона — пойдешь с ним. Будешь помогать людям в походе — тебе будет лучше. Антону кланяйся — мол, отец со всем уважением. Окончится война — пускай в Строгановку подается. Скажи: отец зовет. Вместе, может быть, и придете. А не найдешь его — мало ли что! — возвращайся домой.

Феся собрала узелок, надела все лучшее и рано утром стала прощаться. Во дворе отец постоял перед ней, поглядел прямо в глаза:

— Вот что скажу напоследок. Это нужно сказать, дочка. Может быть, что и несчастье случилось с Антоном — война. Так ты старайся, не застилай глаза слезами. Мир велик, смотри на него ясно. Жизнь длинна и все помнит. Скажем, умер человек, а знают его, как живого. Ну иди!

— Найду и буду работать в военной части, вот увидите! — ответила Феся.

За селом Феся низко надвинула платок, чтобы махновцы не видели ее молодого лица, запрятала черные волосы, глаза — как татарка, торчал только нос; взяла палочку в руку — старушка…

В прошлые годы Феся ходила в Крым месяцем раньше — к сбору винограда. Нанималась в виноградные сады не только для того, чтобы заработать. Там было весело, людно. Работали артелью — срезали гроздья, носили корзины с виноградом на весы, давили в чанах виноградные ягоды, спускали в цементные ямы виноградный сок. Ночевали в саду, пели песни, дружились. Потом было жалко расставаться. Весь год вспоминала — сговаривались на будущий год собраться снова.

Сейчас не виноградные сады ожидали Фесю в Крыму, но шла она с еще бо́льшими надеждами.

Думая о том, как она будет работать в воинской части, Феся видела Антона. Он в своих делах и мечтах себя не помнит. Придется ей думать за него — лишь бы он был жив! Он как малое дитя. Много знает — мало понимает. Какой порядок устроить на всей земле — он знает, а как надо в хате — это ему невдомек. Он годы провел то в землянке, то в окопах, а если в хате — постоялец на два дня. Лизин дружок офицерик, как соловей, посидел на ветке; ветер подул, он упорхнул; теперь Лизе всякая душа кажется летучей. «И Антона еще надо проверить», — говорила Лиза. Феся только смеялась в ответ. Антона не нужно проверять.

В полдень Феся добралась до разбитой перекопской церкви — снарядами снесло купол. Дымилась вокруг разруха. На обмотанных колючей проволокой, раскиданных козлах-рогатках мотались под ветром рваные шинели. Чудилось: а вдруг здесь и Антонова шинель? Близ дороги горбились трупы лошадей; кругом желтели свежие ямы, возле них валялись брички без колес, пушки. Земля будто встряхнулась раз, другой; от этого и пушки, и брички и козлы — все попадало. И сама земля вздыбилась. Под ветром тянулся из окопа голубой дым. Пустые гильзы позванивали под ногой.