— Вы меня не учите! — стукнул по столу кулаком Бунчук. — Я сам знаю, что мне делать. Вопрос о вашем поведении я вынужден буду поставить на бюро и сообщить в обком. Сегодня приехал представитель министерства. Вы понимаете, что это значит?

— Все понимаю…

— Для вас в этой ситуации есть только один выход, — подобрел Бунчук.

— Выехать из района, — продолжал Мостовой.

— Да. Хорошо, что вы это поняли… Только из-за уважения к вам, делая скидку на вашу молодость, я постараюсь, чтобы вас куда-нибудь перевели, — мирно закончил Бунчук.

— Спасибо за заботу, — ответил Мостовой, — но я никуда не собираюсь выезжать… Кстати, вы знаете, что приезжает комиссия из обкома, чтобы разобрать мое заявление?

— Не заявление, а донос! — налилось кровью лицо Бунчука.

— Петр Иосипович, — спокойно начал Мостовой, — я не писал доносов. Я написал заявление в областной партийный комитет об антигосударственной практике приписок и очковтирательства, которую насаждаете в районе вы. Копия этого заявления лежит на вашем столе. И написал я его потому, что после всех моих выступлений на бюро, после товарищеских разговоров с вами вы продолжали обманывать партию. Вы меня выставили демагогом и чинодралом, который посягает на ваше кресло, а сейчас затеяли грязную историю с расследованием в техникуме… Разве это партийные методы?

Мостовой вышел из кабинета. Не ожидал Бунчук, что так повернется этот разговор. Он полагал, что Мостовой ухватится обеими руками за идею Бунчука и через несколько дней распрощается с Косопольем. Кому и что ты теперь докажешь, когда этой девке уже восемнадцать лет? Возьмут да и распишутся завтра.

Несколько дней подряд Галину вызывала комиссия, назначенная по указанию Бунчука.

Она не говорила Мостовому, что ее допрашивает массовик из Дома культуры, заставляет писать объяснительные записки. А в тот вечер после кино она побежала на квартиру Мостового. Его не было. Галина ждала до полуночи, пока он приехал из села. Она отказалась зайти в комнату, и они сидели в садике.

Мостовой выслушал грустный рассказ Галины и успокаивал ее как мог.

Добрая весть разносится быстро, а плохая еще быстрее. О делах в техникуме начали говорить и в Сосенке.

Только Платон не знал, что говорят о сестре в селе. Галина пришла домой, рассказала о своей беде Наташе и, не дождавшись, пока придет с работы Платон, побежала к нему на поле. Ночь была холодная и ветреная. Платон накинул на плечи сестры фуфайку и усадил на кучу ботвы. Горько плача, она поведала Платону обо всем. Он верил каждому ее слову.

— Ты извини меня за то, что тогда было… в Хрещатом.