— Обсудить на собрании кандидатуру и выдать корову.

Вот Полинку и обсудили. Обсудили и выделили корову из бывшей группы Груши Пивкиной, то есть она теперь Качанова, Груша Качанова, а не Пивкина. И корова самолучшая, и еще не очень старая. К тому же пришлось товарищу Пивкину сессию Совета собирать и актив и ставить вопрос перед уполномоченным Министерства заготовок о снятии с Полины Аблязовой налога. Правда, этого уполминзага В. П. Петрушкина на сессии не было, да его почти в лицо никто и не знает, он из Сенгеляя никуда и не ездит, а ездят по деревням и селам на казенных велосипедах его агенты, они называются финагентами, есть такой финагент и в Урани по фамилии Мирнев, мужчина очень добрый, ласковый, но пьющий, потому что все норовят его ублажить пивком. Ну так вот, когда обсуждали о снятии налога с Полины Аблязовой, так и Мирнев не приехал, потому что он живет в Козловке.

Так что волей-неволей пришлось писать ходатайство сельсовета уполминзагу В. П. Петрушкину.

На этой же сессии хотели было дать корову и члену актива Прохору Нефедкину и начали его укорять, что он держит двух коз и козла. Но Прохор наотрез отказался, обидевшись, что его приравняли к «бескоровным колхозницам».

— Ты решаешь остаться бескоровным, товарищ Нефедкин? — приступил к нему председатель Совета Пивкин, потому что потерял терпение уговаривать Прохора.

— Да, — сказал Прохор. — Я решаю остаться бескоровным колхозником, товарищ Пивкин.

Пивкин побелел лицом, погрозил Прохору толстым и кривым, как сучок, пальцем и сказал:

— Ну погоди у меня, Нефедкин! Я тебе тоже смажу картину!..

Но Прохор даже не осердился. Он взял шапку и ушел с сессии домой и до вечера сплел еще одну корзину, — хороша будет на продажу, если даже за рублевку.

А кроме этого разве мало еще забавного случилось в Урани этой чудной осенью! Осень — тут и говорить нечего — была и в самом деле хорошая — теплая и сухая, и картошку выбирать было одно удовольствие. На задворье, на картофельных грядах с утра до вечера дымят пахучие тихие костры, и все, кто может ходить в доме, все там, возле этих костров: и старики, и ребятишки. Да и отец с матерью норовят увильнуть от бригадирского наряда и остаться дома. Как хорошо-то распрямить спину, увидеть вскопанный ряд с крупной, желтой и ровной, как на подбор, картошкой, густо усыпавшей землю!.. Просто и глазам не верится, что экое диво выросло на твоей земле. И откуда взялось? Ведь прошлой осенью какое было горе — как горох, наросла картошка, да, как горох, а выжженная солнцем земля казалась мертвым прахом. А нынче! И откуда у земли такая сила взялась?! И мнет Иван Шанявай в горсти свой землю, рассматривает, нюхает даже и удивляется, что ничего нет, никакого секрета — земля как земля, серая, песчаная… Но может быть, и не в земле секрет, а в небе, с которого нынче шли такие обильные и, главное, такие уместные дожди: когда надо, тогда и идет, а когда и не очень нужен, когда сено высохло, тогда и не идет. Может, в небе секрет? — и, задрав голову, смотрит Иван Шанявай в небо. Но и там вроде бы не видно никакого особого секрета: небо как небо, облака белые, солнышко светит…