— Эй, Иван! — кричит со своей палестины сосед Ефим Ликинов. — Чего там увидел?

Но что сказать на это? Ничего на этот вопрос не может ответить Иван своему соседу Ефиму Ликинову, потому что никаких чудес не усмотрел Иван в небе.

Впрочем, вон и сам Ефим задрал голову — может быть, он чего-нибудь там углядит? Но Ефим Ликинов не секрет плодородия высматривает в небе, Ефим секрет этот знает, а послышался ему в небе самолет. Однако сколько ни всматривается Ефим в синие окна между белыми облаками, нигде не видит самолета. Что за напасть! Ведь где-то рядом поет, а не видно. И Ефим, приподняв шапку, ловит ухом звук мотора. И тут он понимает, что никакой это не самолет, а эмтээсовский трактор пашет поле за фермой. Вот оно что! И, обернувшись к дочери своей Лизе, которая приехала из Сенгеляя помочь родителям с картошкой, да не одна приехала, а с черноглазой внучкой Катенькой, и вот Ефим Ликинов, поглядев на дочь свою Лизу, которая за баней на солнышке устраивает спать в кроватке Катеньку, а также и его, Ефима Ликинова, внучку, вот видя все это и слыша звук трактора, пашущего поле за фермой, хочет Ефим Ликинов крикнуть Лизе: «Слышь, дочь, наш-то Щетихин как орудует! Ну, я ведь говорил, что будет толк из парня!..» Да так бы Ефим мог крикнуть, что не только бы сосед Ванька Шанявай услыхал, а в Сенгеляе бы услыхали!.. Может быть, никто в семье так не рад случившимся переменам в судьбе тестя Щетихина, как сам Ефим. А что касается той самой «Рощи», из-за которой у Щетихина стычка получилась с секретарем райкома, так про нее уже и лесхоз забыл, а колхоз не в силах уже справиться с зарослями ивняка, ольхи и березы, перевел «Рощу» в графу «залежи».

А хороша осень, хороша!..

Ефимиха с Лизой, убаюкавшей Катеньку, идут выбирать картошку.

— Ну ты наворочал, — сердится для порядка Ефимиха, видя вскопанную землю, густо усыпанную желтой ровной картошкой. — Это все разве выберешь скоро? Вот наворочал, нам до вечера не управиться!..

— Ничего, было бы с чем управляться, — говорит Ефим.

Он сидит на перевернутом вверх дном медном ведре и курит в ожидании, пока жена и дочь наберут мешок картошки. Потом он завалит этот мешок на тачку и покатит, а широкое деревянное колесо оставит на вскопанной земле широкую лоснящуюся ленту. Ефим протолкнет тачку широкой задней калиткой во двор, подкатит к избе, к раскрытому в подпол оконцу, куда вставлен лоток, развяжет завязку на мешке и, поднатужившись, кувырнет мешок на этот лоток. Картошка с дробным стуком покатится по доске в темную прохладу подполья и, уже сухая и здоровая, успокоится там на зиму. Ефим бросит мешок обратно на тачку, возьмет на завалинке уголек и поставит на стене отметинку, а потом еще для верности и сосчитает: сколько всего накопано получается мешков и сколько еще, судя по площади, может накопаться. Получается, хорошо — мешков сто пятьдесят нынче они нароют! Да, не помнит еще, пожалуй, Ефим такого богатого урожая, нет, не помнит!..