Она смотрела в вечереющее небо, на подернутые розоватым пеплом облака, на стрижей, с пронзительным посвистом взмывающих вверх и падавших вниз, к береговому обрыву.

А он смотрел на нее, на ее лицо, тронутое загаром, на припухшие от поцелуев губы. И ему казалось, что он видит сон, что стоит проснуться, как она исчезнет, а вместе с ней исчезнет и смысл всей его жизни, и тогда будет совсем непонятно, ради чего он родился на свет, и жил, и горел в танке, и тонул вместе с танком в Днепре, и ради чего он живет сейчас, ради чего нет ему покоя с колхозными заботами.

У него не было сил разрушить этот сон ни воспоминаниями о прошлом, ни разговорами о будущем, о том, что неизбежно наступит через день, через месяц. Кажется, это не волновало ни капельки и Аню, она вся была во власти минуты, во власти охватившего ее чувства, а во всем остальном она доверилась ему.

Вот это-то его удивляло, смущало и радовало. И всякий раз, как он с болью в сердце сознавал, что пришло время поговорить о их будущем, о том, что им делать, как у него опять и опять не хватало решимости, не хватало решимости разрушить и свой сон.

А тут вот еще решение райкома о его учебе!..

Ведь очень скоро эта весть дойдет до нее и окольным путем. Нет, надо сказать!..

— Аня…

— А? — взглянула ему в глаза с простодушным, беззаботным счастьем. И у него перехватило в груди. — Ты что-то хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что вазьное зьнацение имееть гелиотеляпия, а также комары и мошки.

Она засмеялась. А когда она вот так смеялась, когда он слышал ее близкое чистое дыхание и видел эти устремленные к нему серые глаза, которые ясно говорили ему о любви, то у него мутился в глазах белый свет…

Он слышал, как смолкли далеко на лугу обе конные косилки — уже совсем вечер, край неба на востоке загустел и потемнел, а там, за речкой, над далеким лесом, плавится огромное уже нежаркое солнце.

Уже не слышно было голосов и криков ребятишек, возивших на лошадях копны к зароду, и Лепендин догадался, что зарод уже сметали, свершили, и он уже трезво и ясно рассудил, что сейчас, когда поедет, посмотрит его…

Он еще слышал, как Аня плескалась под берегом на мелком песчаном месте, и опять думал, что нужно сказать о своем будущем отъезде и как это нужно сказать, какими словами, чтобы не огорчить, не ранить ее, чтобы она была уверена, что он ее любит и будет любить всегда, но есть вещи сильнее его желаний… И еще много убедительных слов мелькало в его остывшей голове, но все слова эти казались ему грубыми, как еловые поленья.

И вот она легко взбежала на берег, запрыгала, отряхивая воду, и капли с волос западали солнечным дождем.