Сегодня в дороге молчали.

Размашисто вышагивал Ермоон, семенила сбоку, то и дело отставая и затем нагоняя, Шарлуу.

Ермоон не очень-то ясно представлял себе, как их дочь, дорогая родительскому сердцу Дулан, сможет, — если уж все к этому у молодых идет — переступить порог дома Манхаевых. Особенно после того, как оскорбительно отзывался поутру о ней Баша… Проучить если будущего свата, намять ему бока, чтоб навсегда прикусил он свой змеиный язык? Но не выход же! Силой только на время испугаешь человека, но ведь не переделаешь его характер — озлобишь пуще, наоборот… А Ильтон, продолжал размышлять Ермоон, — хороший малый. С детства же на глазах вырастал — весь на виду. Открытый, приветливый, общительный… Приходится лишь удивляться, что у такого живоглота, как Баша, оказался молодецкий во всех отношениях сын. Наверно, кровь матери — трудолюбивой, скромной и отзывчивой на чужую боль Дуулги — взяла тут верх над кровью Баши, и Ильтону досталось от матери все самое доброе, что было в ее роду…

Так думал Ермоон, а Шарлуу, которая, подобно мужу, не терпела Башу, но была в давней дружбе с Дуулгой, три десятка лет уже вместе с ней находилась в доярках, по-своему сочувствовала подруге, что у нее такого тяжелого нрава муж, — в этот час не могла себе с определенностью ответить: будет ли она рада счастью Дулан? И, главное — почему ей так думалось, будет ли оно, это счастье, у дочери, когда над ним, как грозовая туча, гнев Баши… Казалось обидным, что дочь таится — ничего ей не говорит про Ильтона, не открывается, а когда она сама осторожно подступает с разговором — та всячески уходит от него. Девичий стыд? Однако ведь не кому-то — матери своей!

…Доярки в летнике встретили приход Ермоона веселыми возгласами:

— Сегодня опять будет с кем соревноваться!

— Ну, бабы, мужиком запахло — опять коровы брыкаться зачнут!..

Ермоон только посмеивался.

С подойником в руках — высоченный, большерукий — выглядел он забавно, а доил коров — и доярки это знали — отменно. Усядется на самодельную низкую скамеечку, поудобнее зажмет меж ног подойник — и начнет не спеша, спокойно таскать за коровьи соски, а его колени при этом упираются в брюхо корове. Со стороны глянуть — висит буренка на этих верблюжьих коленках! Медлительность же Ермоона обманчива: словно бы совсем не торопится он, а все равно впереди других, ни молодые, ни старые — с опытом и сноровкой — доярки угнаться не могут. Поначалу до горьких обид доходило: как же так — мужику уступаем?! Но у мужика — поняли наконец — сила-то какая в пальцах! И пальцы эти проворство да точность в движениях от главного своего — кузнечного — ремесла получили…